Дорогу женщине!
В поэзии Демьяна Бедного женщина занимает свое место.
Поэтическая традиция в течение веков закрепила за женщиной пьедестал музы — вдохновительницы. Женщина — источник вдохновения, женщина — святость, благость, мечта, образ духовной и телесной красоты, — такою она всегда царила в поэтической литературе. В образе ли обаятельно-скромной пушкинской Татьяны или в ореоле жертвенной святости жен декабристов («Русские женщины») — любовь женщины — эстетическая миссия в поэзии. Романтическая любовь постоянно вдохновляла поэтов всех народов. Без любви не было поэзии. Когда появлялся роман или поэма, где отсутствовал бы мотив любви, это всегда составляло большую редкость. Художественное творчество отожествляло любовь с некиим таинством, зреющим неизреченными благостями. Женское начало в поэзии настолько признанный мотив, что даже частичное отсутствие его постоянно толковалось как артистический каприз и манерность.
Логика поэтических исканий Демьяна Бедного революционна, диалектична. Он не считается с традицией, таящей начала косности. Его взор и вкус устремлены вперед. Демьян как поэт стоит на особой ступени: любовь половая не составляет его тематики. Его вдохновляет общечеловеческая солидарность в современной ее фазе, в стадии классовых симпатий и антипатий.
Женское равноправие, о котором в буржуазных странах шумят уже в течение столетия, может получить реальное осуществление лишь при условии свержения капиталистического режима. Очарование новой женщины, раскрепощенной от семейного, религиозного, социального гнета, составляет пленительный мотив в художественности. Но Демьян Бедный уделяет этому мотиву места не больше, чем того требует женский вопрос в условиях нашей действительности. В пролетарской революции женщина не столько принимала участие, сколько в нее (в революцию) вовлекалась. До сего времени женщина больше объект революционного процесса, чем его субъект. Женщина вовлекается в общественную жизнь и в управление государством. Партийные директивы постоянно и неуклонно напоминают о вовлечении женщины-работницы и крестьянки в советскую общественность, в управление, в партийное, советское, профессиональное, кооперативное строительство.
Об этом пишет Демьян Бедный. Свободный от романтических прикрас старой, истлевшей традиции, отрекшийся от ненужной идеализации женщины, Демьян Бедный не смотрит на нее взором средневекового трубадура: он видит в ней товарища, друга, равноправного члена социалистического государства. В его лексиконе находятся для этого товарища самые нежные слова («Работнице»), не потому, однако, что «женщина — украшение земли», а потому, что
Нет горше доли — доли женской.
Крест самый тяжкий — женский крест.(«Не заступайте дороги женщинам».)
Поэт — весьма чуткий психический организм, он откликается на колебания времени, как сейсмограф — на колебания почвы. Как бы ни был формально натренирован артист, но если он глух к современности, — это не поэт, а гробокопатель! Вдохновенная взволнованность Демьяна Бедного создала ему совершенно исключительное положение именно вследствие необычайной его чуткости к зовам эпохи. Господствующие темы его произведений это темы общественного бытия. Чем острей они в самой жизни, тем звонче гремят они на лире поэта. Носитель глубокой культуры, Демьян Бедный пробуждает своими творениями самые гуманные чувства.
Новый семейный быт не будет исчислять своих побед, покуда мы не ликвидируем хамского отношения к женщине, как к существу нижестоящему. В этот тупик упираются все лучшие начинания.
В стихотворениях Демьяна Бедного, касающихся женской доли, затронуты вопросы быта, брачные отношения, проблемы новой культуры, просвещения и пр. Не прошел поэт мимо пьянства, грубости мужей в отношении жен и пр. От старого быта страдаем мы все, но больше всех страдают от него работница и крестьянка. По советским законам женщина пользуется всеми теми правами, что и мужчина. Но этого мало: в жизни кет еще покуда полного равенства, и сейчас ближайшая задача нашей общественности — не на словах, а на деле раскрепостить женщину. Мы находим призыв поэта «За буквари!» До сих пор ведь не изжита еще у нас дикая точка зрения, будто женщинам не нужна грамота: в крестьянских семьях девочек зачастую не отдают в школу! Если отсталые родители косо поглядывают на вступление сыновей в пионерорганизацию и в Комсомол, то в отношении девочек и девушек родители нередко прибегают к побоям и истязаниям. Если отсталый мужчина захаживает в клуб или избу-читальню, то женщинам и девицам он нередко запрещает делать это. Разве мы не встречали вопиюще распространенного случая, когда при сугубой грубости мужа жена называет его на «вы» и по имени-отчеству! Разве в деревне не процветает знахарство? Исследователи современной деревни отмечают наряду с новыми достижениями весь ассортимент старины грубой, обветшалой, вредной, страшной... Крестьянки во всех случаях жизни, как 1000 лет назад, пользуются народными заговорами. Выгоняют ли скотину в поле, переходят ли в новую избу, болеют ли — во всех случаях суеверие, обряды христианства и язычества имеют еще место. Заговоры против болезни и знахари заменяют врачей. Этому вопросу Демьян Бедный посвятил стихотворение «Куда ни кинь...» В самом деле, имеются заговоры и против трясавицы (лихорадка, малярия — на этот случай как раз написал Д. Бедный свое произведение), и против зубной боли, и на уНятие крови, и «к легким родам», на боли в животе и пр. Практикуются заговоры, чтобы сделать свекровь милостивою, и чтобы власти и начальство улестить, и на удачу в рыбной ловле, и против нечистой силы и пр. Так как знахарки держат в секрете свои таинственные формулы заговоров, то приведем здесь для примера один из подобных колдовских нашоптов. Вот рецепт, как заворожить кровь: «На море, на окияне, на острове на Буяне, стояла избушка, в этой избушке две девицы: одна плела шолком, а другая льном. Ты, шолк, не рвися, а ты, кровь, переймися у раба божия (имя-рек), аминь, аминь, аминь!1 Пусть читательница судит сама, насколько действенна эта словесная белиберда в несчастном случае при кровотечении! Сказать и то мало у нас средств, чтобы бороться против темноты, оставшейся в наследство от старого режима. Царская власть менее всего была занята рассеянием тьмы глухой деревни. «Куда ни кинь...» — всюду тяжело нам, — вот смысл Демьянова стихотворения. Мало того, что крестьянка темна, некультурна и прибегает к знахарю, но ведь и врача нет! Советская власть, затрачивая средства на обучение, требует от специалистов, чтобы они несли свои знания и в деревню, а когда в Москве был случай, что доктора отказались ехать в провинцию, то им пригрозили исключением из профсоюза, и Демьян Бедный высмеял их, этих белоручек, в остроумном стихотворении «Ненужный придаток (Аппендикс медсантрудика)».
Нечего ожидать, что кто-то придет из человеколюбия работать в пользу освобождения женщины. Это в буржуазных странах общественность строится на благотворительности, но подобная работа не даст нужных результатов. Под руководством коммунистической партии и при поддержке советской власти работница и крестьянка сами должны бороться за обновление быта. В этом смысл стихотворения «Пример — другим наука!» («Бабий бунт»). Нигде в мире не ведется столь интенсивной работы по освобождению женщины, как в СССР. Достаточно привести несколько цифр, чтобы увидеть и оценить скачок, сделанный этой страной, которая чуть ли не от «Домостроя» перешла к неслыханным доселе формам женской общественности. Так, на 1926/27 год общее количество делегаток составляло 620000 человек! Еще больше должен поразить социальный состав этого делегатского корпуса: крестьянок в нем насчитывалось 386000! В 1927 году на выборы в сельсоветы явилось шесть с половиной миллионов крестьянок!
В октябре 1927 года в Москве работал Всесоюзный съезд работниц и крестьянок — членов советов. Съезд этот проходил под лозунгом усиления темпа работ по вовлечению работниц и крестьянок в социалистическое строительство, по улучшению их быта и по поднятию их культурного уровня.
Выдающаяся поэма «Кузькина мать» является приветствием этому Всесоюзному съезду работниц и крестьянок. Невозможно без волнения читать эту патетическую пьесу, как невозможно без волнения перечитывать самые материалы названного съезда. Это второй женский съезд. Первый происходил в ноябре 1918 года. Но тот протекал, так сказать, в походной обстановке: в то время значительная часть нашей территории была оккупирована врагом. На съезде же 1927 года были представлены делегатки всех народностей, населяющих СССР. Число представительниц этого съезда достигало огромной цифры: без малого 1000 человек! Но этот съезд отличался от предшествующего еще более разительным контрастом: там заседали работницы, представительницы фабрик, и преимущественно городского населения. Здесь собрались работницы и крестьянки — члены сельских и городских советов и волостных исполнительных комитетов, т. е. женщины-общественницы, притом облеченные властью. Где еще, ц какой еще стране собираются подобные съезды? Если ознакомиться со статистикой выдвижения женщин на административные и общественные посты, то изумление должно поразить тех, кто сомневается еще в наших успехах. Так, в городских советах работают сейчас женщины по выборам в количестве, превышающем 20000 человек. В сельских советах — около 150000 человек! Народных заседателей в судебных органах— 50000; из работниц и крестьянок имеются народные судьи, народные заседатели в судебных органах, председатели сельсоветов, исполнительных комитетов, директора фабрик и заводов и пр. и т.п., чего никогда не было в царско-буржуазной России, чего не было и быть не может в буржуазных странах. На женском съезде работниц и крестьянок делегатки всех областей и республик СССР пламенно объявили готовность отдать свои силы на защиту социалистической страны, единственной страны, где рабочие и крестьяне правят государством, где женщина получила полные права не на словах, а на деле. Демьян Бедный прислушивался чутко и пламенел вдохновением, — «А в зрительном зале — там было знойно, там, торжественный, бодрый и гневный, шумел, клокотал Октябрь перводневный»... Женщины вспоминали свою долю в лапах старого режима, на всех наречиях и языках звучала эта горечь воспоминаний. Горянка Кавказа, тюрчанка Азербайджана, калмычка, якутка, изможденная белорусска, украинка с такою же ненавистью говорили о прошлом, с какою надеждою о настоящем. Вот искренне-примитивное слово, т. Евсюгиной. Она добралась сюда, в эту волшебную Москву, из далекой Канинской тундры. Говорит на родном языке, ибо другого не знает, и вот перевод этой нехитрой речи: «Я, батрачка-самоедка, приветствую съезд работниц и крестьянок и коммунистическую партию и советскую власть. Советская власть принесла самоедам равноправие; советская власть улучшила положение батраков и батрачек; богач — озыр уже нас не эксплоатирует. Мы всегда будем за советскую власть»... Вот отрывок из страстной речи Ботчевой, делегатки горных аулов Дагестана: «Мы помним, как жили раньше... Мы были вечными рабынями... Мы знали, что мы скотина и скотиной помрем... У нас больше любили ишака, чем нас, женщин»... Чеканно звучат жгучие взрывы т. Азрумелашвили. Из перевода мы узнаем, что она у себя, в Грузии служит милиционером и вспоминает: «Были у нас меньшевики, были и другие правительства, но ни одно из них не дало нам, женщинам, прав»... Вот поднимается на трибуну т. Нургалиева (Казакстан); за нею — предисполкома Абидова (Узбекистан), — все женщины, все женщины крестьянки, все с горечью о прошлом и с цветущей улыбкой настоящему. Они говорили о государственных делах, об империалистах, о займе индустриализации, о новом быте, о Красной армии, о кооперации и пр. и т.п. Они говорили о своей трудной работе в советах, в профсоюзах, на производстве. Вот пастушка, батрачка — Анастасия Макитьева, которая раньше в деревне не считалась даже за человека: «Ну, это голь перекатная», — говорили про нее кулаки... И вот эта пастушка уже пользуется авторитетом среди населения и ворочает большими делами. Она теперь председатель сельсовета. Вот восторженная речь Баскаковой, рассказывающей, что в Костроме имеются женщины-директора, женщины мастера и подмастерья, и инспектора, и заместитель председателя горсовета тоже женщина и т.д. Нет Возможности передать в простых словах того энтузиазма, что царил на этом съезде. Понадобился пламенный порыв великого поэта, чтобы отразить возвышенное настроение делегаток. «Кузькина мать» — это торжествующая песнь величайшей победы. Из примитивных обрывков нехитрых речей, образных реплик и горьких воспоминаний поэт создал величественную симфонию, нарисовал изумительную картину энтузиастического женского мира. Мощный полет драматической фантазии окрылил каждое простое слово анонимной ораторши, сбившейся и запутавшейся в семизначных числах. И — чудо! —самая растерянность, заикание прозвучали с трибуны поэта как оглушающей силы образ, символ толпящихся цифр роста, восстановления, расцвета.
Фельетон «Кузькина мать» умилен нежностью. Судьба Кузьмы была горька и бесталанна («Горькому Кузеньке горькая долюшка», «подкузьмить»). Трижды сугуба была доля его несчастной матери. Но вот пришел освобождающий Октябрь, и раскованная Кузькина мать пpeoбpaзилаcь, как в сказке о Сандрильоне.
Монолог неграмотной работницы хорош сам по себе. Но финал его поразителен. Здесь Демьян показал нам редкий прием величия и очарования, построенный на психо-физическом речевом дефекте. Ораторша сбилась в цифрах и, заикаясь и путаясь, вместе с тем вызывает мощный прилив симпатии. Топтанье на месте, бестолковое повторенье, лопотанье практикуется в качестве снижающего приема, для изображения глупца, тупицы, дефективного или симулянта. Но бессвязность речи (verbigetatio) в качестве положительной характеристики — это смелый выпад, и удался он Демьяну вполне. Беспомощность Кузьминой материи вместе ее восторженность, косноязычие и деловитость и стойкость уложены необычайно тонко именно в эти скачущие мощью, необузданные числа, что так стремительно свиваются в отчетах нашего хозяйства.
Вот стихотворение «Не заступайте дороги женщинам».
К стихотворению этому поэт приводит несколько пословиц, унизительных для женщин. Их, таких пословиц и поговорок, имеется бесконечное множество. Чего стоит пословица: курица не птица, баба не человек! Бранно мужчину зовут бабою. Вялый ли, дрянной ли, болтливый ли, пустой человек. — тотчас прилипает к нему унизительная кличка баба. Сколько обидного вложено в выражение «бабьё собралось» или «бабий ум» или «бабьи выдумки»! О пословицах: они сами себя хвалят. Пословица не даром молвится, или: пословицу и на кривой не объедешь, или еще так: от пословицы не уйдешь, а то еще лучше: старая пословица вовек не сломится... Разумеется, все это вздор и пустяки. Пословицы так же стареют, как и все остальное. В пословицах и поговорках закреплены были истины, обычаи, воззрения того далекого времени, когда они слагались. Они служили руководящими принципами в деятельности. На них ссылались в оправдание суждений и поступков. Ими пользовались для осуждения и обличения и т. П. Совершенно очевидно, что с изменением хозяйственного уклада меняются и законы, и обычаи, и обрядность, и пр. Между тем многие пословицы еще долго сохраняются в памяти народа, хоть они совсем никак уж не подходят к данному времени. Например, существуют по сей день пословицы, оставшиеся еще от времен язычества, от эпохи круговой поруки рода и пр. Как устарели прежние отношения, так точно износились в своей внутренней сути и унизительные пословицы о женской судьбе. Нынче если эти пословицы и употребляются, то они служат больше всего к унижению тех, кто к ним прибегает.
Поэма «Зараза»2 начинается и заканчивается одной и той же картиной: автор вызывает поэтический образ крестьянской лошадки... Поэт имеет в виду фигуральное выражение т. Ленина о двух лошадях.
«Если мы, — говорит Владимир Ильич, — сохраним за рабочим классом руководство над крестьянством, то мы получим возможность ценой величайшей и величайшей экономии хозяйства в нашем государстве добиться того, чтобы всякое малейшее сбережение сохранить для развития нашей крупной машинной индустрии, для развития электрификации, гидроторфа, для достройки Волховстроя и пр.
В этом и только в этом будет наша надежда. Только тогда мы в состоянии будем пересесть, выражаясь фигурально, с одной лошади на другую: именно с лошади экономий, рассчитанных на разоренную крестьянскую страну, на лошадь, которую ищет и не может не искать для себя пролетариат, на лошадь крупной машинной индустрии, электрификации, Волховстроя и т.д.». (Из статьи т. Ленина: «Лучше меньше, да лучше»).
Гоголь, как известно, заканчивает первый том своих «Мертвых душ» сравнением Руси с бойкою, необгонимою тройкою. Николаевская Россия, правда, мало походила на свободно несущуюся тройку... Впрочем, эта риторическая фигура внушала сомнение самому Гоголю, а Пушкин недаром ведь при чтении «Мертвых душ» заметил с тоскою: «Боже, как грустна наша Россия!..» Напрасно тщился защитник в «Братьях Карамазовых» обернуть телегу в торжественную колесницу... Время «грустной России» прошло только теперь, и лишь сейчас под руководством коммунистической партии мы собираемся пересаживать с крестьянской лошадки на индустриального рысака. Вопросы индустриализации тесно связаны с проблемой культурной революции: тем более заинтересована женщина-общественница в поднятии производства, в процветании кооперации, в успешной работе профсоюзов, советов, школ, клубов. Мать, жена, работница, крестьянка, домохозяйка, рабселькорка — все силы должны положить на социалистическое строительство, ибо только вместе с социализмом идет освобождение женщины. Разумеется, раскрепощение женщины будет итти в ногу с нашим хозяйством: чем богаче мы будем, тем более будет яслей, общественных столовых, коммуна социалистическое строительство, ибо только вместе с социализмом идет освобождение женщины. Разумеется, раскрепощение женщины будет итти в ногу с нашим хозяйством: чем богаче мы будем, тем более будет яслей, общественных столовых, коммунальных прачечных, детсадов. Но и при всех условиях материальной культуры самодеятельность работницы и крестьянки должна быть на первом месте.
Вот поэма «Утерянный женский рай»3.
Легенда об утерянном женском рае вполне естественна и художественно оправдана. Женщина на Востоке бесправна, она — безмолвная рабыня. В действительности, в реальной жизни она ничто: в мечте своей она должна была подняться над этой юдолью и превзойти своего владыку-мужчину... Если сегодня она ниже всех и всего, то в фантастическом, легендарном прошлом она буйною грезою вознесла себя на высоту, которой только может достигнуть смелое воображение. Если по закону муж — хозяин имущества, абсолютный глава семьи и повелитель, а жена жалкая раба, то в поэтической Демьяновой сказке муж только прислуга для самой черной работы. Если по обыкновению женщина-горянка изнемогает в трудах, а горец забавляется охотою (он, видите ли, воин! ему зазорно пахать, сеять, за скотиной смотреть...), то в сказке Демьяна Бедного женщина — джигит и воин, а мужскому населению даже запрещено прикасаться к оружию. Если по Шариату гражданское право лишает женщину-мать возможности быть опекуншей своих детей, то в мечте-легенде женщина отнимает у мужчины самое знание и признание своих детей и даже лишает мальчишек права на жизнь... По Шариату женщине запрещено быть судьей, калифом, учителем, попом. Не естественно ли, что «Утерянный женский рай» открывается пленительной картиной сосредоточения всей, всей власти в руках женщин! Тяжела судьба восточной женщины. Рай в условиях старой жизни был маревом сказки, прекрасным несбыточным сном. Но вот пришел Октябрь, он явился, чтоб низвести рай на землю, чтоб уравнять женщину во всех правах, чтобы вернуть ей человеческий лик, полноправие и равноправие.
Как ни тяжело положение нашей крестьянки, но доля восточной женщины бесконечно печальнее. Дворянские и буржуазные поэты и художники создали образ восточной красавицы, рожденной для неги и любви... Видя в женщине лишь орудие наслаждения, предмет забавы, они обращали свои взоры к экзотическим странам, где культура гаремной затворницы представляла тучное поле для мужского владычества. В классовом обществе каждый мужчина в большей или меньшей степени паша, ибо нет там равенства полов и быть не может. Естественно, что старые, дореволюционные представители искусства знали на Востоке женщин — пламенных любовниц, изнемогающих в конвульсиях сладострастия... Женщина-крестьянка, кустарка, батрачка не привлекали внимания. Если бы кто-либо захотел составить мнение о восточной женщине на основании старой поэзии, — он должен бы заключить, что весь необъятный Восток — это потаенный сад, волшебно-знойный гарем, где томится в неутолимых страстях рой обнаженных любовниц. — Чудовищно тяжела жизнь восточной женщины. Она изнемогает в непосильной работе. Она закрыта от мира. Религия, закон, традиция, обычай издавна закрепили рабское состояние этой мученицы. Религия — первый пособник рабства, — попы и церковь ведь всегда были на стороне угнетателей. Шариат в иных случаях вдруг расщедрится и готов признать за женщиной полчеловека! Так, свидетельские показания на суде взвешиваются по нижеследующей оригинальной мерке; показания двух свидетельниц равны показаниям одного свидетеля-мужчины! Женщина лишена экономических прав, она не имеет имущества; женщина-мать лишена опекунских прав, и потому при разводе дети остаются у мужа: в этом заложено жестокое, очень жестокое средство закрепощения. У женщины никто не спрашивает согласия ее на замужество, а у казаков-киргизов, например, в то время как муж обедает, жена находится у двери и ожидает от мужа подачки, необглоданной кости, которую он бросает ей, как собаке... На Востоке женщину не просто выдают замуж, а продают. Выкуп этот называется калым. Калым делает женщину предметом спекуляции. У восточных мусульман распространено многоженство. Как тяжела жизнь в подобных условиях — нечего рассказывать. Вот картинка жизни узбечки. Узбечка буквально не видит солнца: она не имеет права показаться без разрешения мужа или старших на улице. Она живет в четырех стенах своего крошечного дворика, наглухо отгороженного от улицы высокой стеной. Уже с девяти лет на нее надевают паранджу, черный халат до самых пят с капюшоном и густой сеткой из конских волос для лица. Под сеткою душно, жарко невыносимо, но поднять покрывало нельзя: женщина опозорит себя навеки; проклятие обрушится на весь дом, на всю семью. Вот группка из двух-трех женщин боязливо скользит вдоль забора; несчастные имеют жалкий вид раненых птиц...
Поэма «Клятва Зайнет» произвела при своем появлении сильное впечатление. Опубликованная в международный женский день, 8 марта 1925 года, она уже в этот самый день стала популярной. Ее декламировали в клубах, записывали в дневники, распевали^ инсценировали. Студенчество и комсомольцы были от нее в восторге. Она включена ныне во все сборники и хрестоматии. Она широко известна и конкурирует — в смысле популярности — с самыми излюбленными стихами наших классиков.
Всякому ясно, как трудно вести работу среди женщин-восточниц. В 7 — 9 лет на девочку уже надевают покрывало. Ее бдительно стерегут: она ведь товар! Женщина, идущая в Комсомол» это героиня: она восстала против попов и самого бога, против родителей, против мужа, — она подвергается мучениям и смерти. Не только прекрасная поэма «Клятва Зайнет» свидетельствует об отваге восточных героинь. Вот вырезка из газеты «Правда востока»: «Исфара. В связи с кампанией за раскрепощение в районе Исфары Ходжентского округа кустарь Уста Разматов нанес бритвой 16 ран своей жене Иргам Биби, активной работнице женотдела, комсомолке».
Этот героизм борьбы, романтизм жертвенности воплощен в пафосных ориентальных поэмах Д. Бедного. Вдохновенная эпопея трагической Зайнет оценена по заслугам. Но еще не все знают лучшую из лучших лирико-патетическую пьесу «Утерянный женский рай»4. Она вместе и трогательна и энергична; полная какой-то неизъяснимой теплоты, она будит далекие грезы, заставляя звучать лучшие струны сердца.
Чтобы понять всю силу и значение Демьяна Бедного, — поэта культуроносца, этого представителя самых передовых течений, — надо вдуматься в его творения, надо уметь оценить их во всей их совокупности. Здесь, в этом разделе, мы имеем возможность ознакомиться с маленьким уголком его творчества. Но и в капле отражается необъятное светило, и в разбираемом здесь цикле стихов отражены и величие переживаний поэта и величие проблем нашей эпохи. В этом хоре песен мы слышим силу культурного бега в грядущее, мы чувствуем мощь поэзии, столь же насыщенной мудростью, как и истинной красотой.
Примечания
1. Заимствовано из «Летописи русской литературы и древности» Н. Тихонравова.
2. Собр. соч., т. XIII.
3. Собр. соч., т. XIII.
4. Собр. соч., т. XIII.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |