2. Детство, юность и первые литературные шаги Демьяна Бедного

Писателя можно понять только на фоне той среды, которая его окружала с детства, на основе той классовой психологии и той обстановки жизни, которая воздействовала на него с самых ранних лет его жизни.

Детство часто дает поэту самые сильные впечатления, которые потом не забываются во всю жизнь. В молодые годы формируется язык писателя, вырабатывается склад, манера его речи; из ранних впечатлений он черпает свое знание природы, быта, жизни, людей, лишь дополняя все это более трезвыми, но иногда менее западающими в душу впечатлениями позднейших лет.

И в творчестве Демьяна Бедного детство объясняет очень многое.

* * *

«Демьян Бедный — мужик вредный»¹, как иной раз он подписывается, действительно, коренной «мужик». Родился он 1 13 апреля 1883 года² в деревне Губовке, Херсонской губернии, Александрийского уезда. Деревушка эта стоит на реке Ингуле, по правую сторону которого живут великороссы, по левую — украинцы. Предки Демьяна Бедного по мужской линии — Придворовы — были коренными крестьянами-великороссами, переселившимися с севера на юг в качестве военнопоселенцев. По матери же Демьян Бедный — украинец; его мать — коренная казачка из дер. Каменки, Херсонской губернии — исконного украинского места, напоминавшего, по своей первобытной поэзии, старинную украинскую Сечь.

Детство выпало на долю будущего Демьяна Бедного довольно суровое: родители большею частью не жили вместе. Мать, Екатерина Кузьминична, жила в деревне, в Губовке, отец же, Алексей Софроныч, жил в Елисаветграде, где служил в духовном училище уборщиком при церкви и рассыльным при правлении до 1895 г., а с 1895 по 1906 г. — носильщиком на вокзале, имея бляху № 1. Жил на окраине, населенной рабочими завода Эльворти³. Детство Д. Бедного протекало между деревней и городом: с двух до семи лет он жил, главным образом, с отцом в городе, с 7-й же до 13-й лет — в деревне с матерью.

Жизнь на фабричной окраине дала будущему певцу идеалов пролетариата первое знакомство с бытом и психологией рабочего. Конечно, 5—6-летним малышом будущий Демьян мало что понимал, но уже одни впечатления много значили и не могли не запасть глубоко в сознание чуткого и внимательного мальчика Ефимки. Значительно больше дала ему деревня, — да и возраст был уже более сознательный, тот самый, когда ребенок впервые начинает понимать многое, и когда он как бы напитывается впечатлениями и сведениями о жизни, о природе, о людях и их отношениях. Эта деревенская закваска у Д. Бедного была необычайно сильна. Не даром он и до сих пор чувствует себя иногда «мужиком».

Изба, в которой жил в детстве Демьян Бедный, стояла как раз против сельской «расправы» — деревенского «присутственного места». Тут у крыльца «расправы» происходили сельские сходки, тут же вели арестованных и пьяных (рядом был кабак) и сажали их в «темную»; сюда приходили крестьяне со своими нуждами и жалобами. Среди этой-то, то озабоченно-взволнованной, то разгульно-веселой, иногда, особенно по праздникам, пьяной, крестьянской толпы и вырос Демьян Бедный. Мальчик необычайно бойкий и смышленый, он часто исполнял писарские обязанности, за пятачок писал прошения, давал советы, как опытный «делец», и пределом его мечтаний в эту пору было — стать волостным писарем⁴. Тут-то Демьян Бедный и изучил крестьянскую психологию, крестьянский быт; тут-то он на всю жизнь запасся неисчерпаемыми сокровищами живой русской остроумной речи.

В этой обстановке насмотрелся он на сельских и уездных властей, на отношения деревенской бедноты и богатеев-кулаков; тут ему не раз доводилось наблюдать все прелести пьяного разгула и других темных сторон деревенской жизни. Отсюда же вынес он великолепное знание сельского духовенства и его взаимоотношений с крестьянами.

Дом матери Демьяна Бедного был чем-то средним между притоном и постоялым двором. Туда часто заглядывали приезжие люди самого разнообразного калибра, от станового пристава, до грозы окрестных богатеев — конокрада Власа, который любил смышленого мальчика и поощрительно говаривал ему: «ой, и вор же из тебя ха-а-роший будет!»

Сама Екатерина Кузьминична, «легкомысленная» деревенская красавица, не может быть помянута добрым словом.

«Женщина крутая, жестокая и распутная, — говорит о ней Л. Вонтоловский, — она глубоко ненавидела своего мужа, жившего в городе, и всю свою тяжелую ненависть вымещала на сыне. Пинками, побоями и бранью она вселила мальчику ужасающий страх, который однажды, в жаркий праздничный полдень, превратился в непреоборимое, навсегда оставшееся в душе отвращение к матери.

Ефимке едва минуло 4 года. Был праздник, ужасная духота. По обыкновению избитый и запачканный, Ефимка, плетясь за матерью, очутился у лавочника Гершки. Забившись в угол, он стал невольным свидетелем бесстыдной сцены, разыгравшейся тут же на мешках, на глазах потрясенного ребенка. Мальчик горько заплакал, а мать всю дорогу остервенело лупила его палкой»⁵.

Но если мать не сумела вселить своему сыну ничего, кроме отвращения и знания наиболее мерзких сторон жизни, то совсем иную роль сыграл в жизни Д. Бедного его дед по отцу — Софрон Федорович Придворов, старик во многом замечательный.

О нем Демьян Бедный вспоминает, как о «добром гении» своего детства. Это был, по словам Ефима Алексеевича, умный кряжистый, сухой старик. Родился и вырос он еще при крепостном праве, о котором у него сохранились несколько странные, как бы двоящиеся, воспоминания. С одной стороны, он был полон ненависти к барам, но с другой, — он любил вспоминать про старину. «Помню эти вечера, когда дед рассказывал, — вспоминает Демьян Бедный. — Это была целая поэма. Выходило, что и крепостное право обволакивалось какой-то поэтической дымкой. Даже про порку рассказывал так, что как будто это очень хорошо было: "Р-раз! Р-раз!! Снимай штаны! Р-раз! Р-раз"!! И выходило как будто очень хорошо». Типичный пионер-колонизатор полувоенного типа, он особенно любил вспоминать о старых временах, когда в Херсонской губернии стояли уланы и драгуны, и рассказывать об их «подвигах». Любопытной чертой деда Софрона было его пренебрежительное отношение к попам и религии. В церковь он не ходил: «Какого дьявола, — говорил он не раз, — пойду я в церковь, когда поп нажрался чаю да и служит»... Не мало рассказов про старину, про бар и мужиков, про крестьянскую долю наслушался Демьян Бедный от своего «деда Софрона».⁶

В очень интересной, но, к сожалению, неоконченной сатирической поэме — «Ад и рай» — Демьян Бедный в таких прочувствованных строках вспоминает о своем деде и своем детстве:

...чуть вечер, льнул я к деду,
Вертелся вкруг него вьюном: —
Любил я слушать перед сном
Его душевную беседу...
...О многом мне поведал дед.
Суровы были и несложны
Его рассказы, и ясны,
И были после них тревожны
Мои младенческие сны.

      («Ад и рай, что хочешь, то и выбирай. Занимательная, дива и любопытства достойная, силою благочестия и убеждением исполненная повесть о нисшествии во ад и восхождении в рай великого страстотерпца и подвижника Демьяна Бедного — мужика вредного»).

      («Правда», 1919 г., №№ 207, 210)

О своем детстве Демьян Бедный вообще любит вспоминать. Среди стихов, отражающих героические подвиги Красной армии, среди едких сатирических выпадов на злобы дня нет-нет да и выплывут, например, такие строки:

Помню, в детстве: зима... сад в серебряном инее...
Небо ясное, звездное, синее-синее...
Лай собак... Скрип саней... Чей-то смех за окном...
Бабка сказку нам, детям, бубнит перед сном...

      («Вешняя сказка», — «Правда», 1919, № 28)

Или, отзываясь на наши военные победы, Демьян вдруг признается:

До чего я, товарищи, рад:
Наши взяли Елисаветград.
От него — двадцать одна верста —
Родные мои места...

      («Отдых», — «Правда», 1919, № 31)

Такие строки говорят о сильной интимно-лирической струе, присущей поэтическому таланту Д. Бедного, которая время от времени невольно пробивается сквозь наложенную им на себя сатирико-обличительную броню.

Но не одни нежно-лирические тона вызывают у Демьяна воспоминания о детстве. Нередко всплывают и другие впечатления, по которым мы видим, как будущий певец коммунизма и социальной революции практически, на своем горбу, ознакомлялся с «социальными проблемами», с отношением богатых к беднякам.

Очень любопытно в этом смысле стихотворение «У господ на елке». В нем Д. Бедный вспоминает, как мать привела его, «парня лет пяти-шести», к «господам». Пришли, конечно, в кухню, в которой «пахнет очень вкусно», к барской кухарке — Фекле. Вдруг явилась барыня («Ой, никак идет "сама"!»).

Мать рукою провела
У меня под носом.
В кухню барыня вошла, —
К матери с вопросом:
— «Здравствуй, Катя! Ты — с сынком?
Муж, чай, рад получке?» —
В спину мать меня пинком:
— «Приложися к ручке!»
Сзади шум. Бегут, кричат:
— «В кухне — мужичонок!»
Эвон, сколько их, барчат:
Мальчиков, девчонок!
— «Позовем его за стол!»
— «Что ты, что ты, Пепка!»
Я за материн подол Уцепился крепко.
Запросившися домой,
Задал рёву сразу.
«Дём, нишкни! Дурак прямой.
То ль попорчен с глазу!»...
— «Вот — растите дикарей:
Не проронит слова...
Дети, в залу! Марш скорей!» —
В кухне тихо снова.
Фекла злится: «Каково?
Дали тож... гостинца!..
На мальца глядят как: во!
Словно из зверинца!..»
...Попрощались и — домой.
Дома — пахнет водкой:
Два отца — чужой и мой —
Пьют за загородкой.
Спать мешает до утра
Пьяное соседство.

* * *
Незабвенная пора!
Золотое детство!..

Комментарии, как говорится, излишни. Само собою понятно, какие чувства должен был вынести этот «парень лет пяти-шести» к «самой» и к барчатам.

Среди такой обстановки и таких впечатлений началось и «образование» Д. Бедного. Читать он выучился очень рано — сначала от отца, а затем стал бегать в сельскую школу — в Губовке. Учился хорошо и охотно, и скоро чтение сделалось его самым любимым занятием. Читал он вначале, главным образом, книги «духовного содержания»: какой-нибудь «Путь ко спасению» или «Печерский Патерик» (собрание легендарных «житий» монахов Киево-Печерского монастыря), и т. п. Это чтение сильно обогатило язык будущего поэта и дало ему впоследствии материал для понимания народных религиозных воззрений, но в то же время и сильно влияло на его детскую психику. Начитавшись «Печерского Патерика», мальчик мечтал уйти в монастырь или в каменоломни, особенно если ему жестоко попадало от матери.

Вскоре он стал зарабатывать деньги — писал крестьянам прошения или читал за двугривенный псалтырь по покойникам, и все, что не успевала отобрать у него падкая на деньги мать, он употреблял на покупку копеечных лубочных сытинских⁷ книжек и запоем читал различные повести, вроде «Разбойника Чуркина» или какую-нибудь «Смерть грузинской царевны на гробе своего мужа» и т. п. Эта полународная литература также немало способствовала обогащению языка Д. Бедного.

Читал он и настоящих писателей, с которыми познакомила его школа, — Пушкина, Никитина, Некрасова, Кольцова, Крылова, Грибоедова⁸

...Как молодой побег,
Я детским разумом тянулся жадно к свету, —

вспоминает Д. Бедный в автобиографическом стихотворении «Горькая Правда»:

Ведя лошадку в степь, подросток-пастушок,
Ржаного хлебушки я брал с собой ковригу,
И с хлебом бережно засовывал в мешок
Свою любимую зачитанную книгу.

В одиннадцать лет он уже знал наизусть знаменитого «Конька-Горбунка» Ершова. Когда мальчику приходилось по ночам в степи стеречь лошадей, он воображал себя Иванушкой-дурачком, представлял, что вот-вот появятся кобылицы или прискачет сам волшебный конек-горбунок и полетит он на нем к морю-окияну... И не подозревал, что недалеко то время, когда ему придется расстаться с деревней и что перед ним откроется не менее сказочно-фантастический путь, который приведет его, деревенского парня, мальчика — подростка Ефимку, кандидата в «хорошие воры», ко всемирной известности.

Любопытно, что косвенной причиной в переломе его судьбы оказалась в некотором роде его мать. После упомянутой кошмарной сцены, которой пришлось быть свидетелем больному дифтеритом мальчику, он понял, что жизнь с матерью не доведет его до добра.

«С этой памятной ночи, — рассказывает Л. Войтоловский, начинается перелом в жизни Ефимки. Мать перестала его бить: мальчик начал решительно отбиваться и стал чаше бегать к отцу. В городе Ефимка подружился с двумя мальчиками: Сенькой Соколовым, сыном эльвортовского рабочего, и сыном жандармского вахмистра — Сашкой Левчуком. Последний готовился в фельдшерскую школу. Готовил его настоящий учитель, получавший по 3 рубля в месяц. Побывав два раза на уроках у Сашки, мальчик целиком был захвачен желанием пойти по стопам своего друга. Отец не противился этому. Он уплатил учителю 3 рубля за право присутствовать на уроках. Месяца три Ефимка ходил к учителю. Осенью 1896 года мальчиков повезли в Киев экзаменоваться» (Та же статья, стр. 26).

Экзамен был выдержан, и 13-летнего Ефима Придворова приняли в военную фельдшерскую школу на казенный счет.

С этого момента жизнь Демьяна Бедного резко меняется: он навсегда порывает с родной деревней и становится «городским» человеком, бывая в деревне лишь иногда, наездом «на каникулы».

Как это ни странно на наш взгляд, но военная школа произвела на Демьяна Бедного самое хорошее впечатление. Впервые он, по его словам, попал в чистоту, в порядок, впервые встретил гуманное, человеческое обращение. О начальнике школы, полковнике Каломийцеве, он сохранил самые хорошие воспоминания. Это был очень культурный, гуманный человек, совсем непохожий на типичных офицеров старых царских времен. Обычной для военной школы того времени порки в этом учебном заведении не было. Наказания были более мягкие.

«Когда мне предлагают написать об ужасах военного воспитания в военно-фельдшерской школе, говорил Д. Бедный Л. Войтоловскому, — мне становится просто неловко. Какие там ужасы, когда я в школе впервые почувствовал себя на свободе. Высокие белые стены, паркетные полы, ежедневно горячие обеды — да мне такое и во сне никогда не снилось. Я был на десятом небе от блаженства!» (Та же статья, стр 27).

Общеобразовательная часть в школе была также поставлена довольно хорошо, так что многие из учеников этой школы, по окончании ее, смогли получить высшее образование, в том числе и Д. Бедный.

В школьные годы он много читал; из поэтов особенно увлекался Лермонтовым, Некрасовым, Ал. Толстым и Надсоном. Тут складывались его первые литературные навыки. В эти же годы стал он и сам писать стихи. Одним из первых стихотворений будущего Демьяна Бедного была сатира на четвероклассников (сам он был в то время в 3-м классе); за эти стихи, четвероклассники его здорово поколотили — таков был первый литературный дебют будущего сатирика. По окончании школы Демьяну Бедному пришлось с 17-летнего возраста до 21 года отбывать военную службу в Елисаветграде. В это время, твердо решив учиться дальше, он готовился на «аттестат зрелости»⁹ и, сдав экзамен, уволился с военной службы под предлогом поступления в Военно-Медицинскую Академию, — единственный легальный способ фактически освободиться от военной службы, которая вовсе не привлекала Д. Бедного, — но поступил в Петербургский университет на историко-филологический факультет. Это было в 1904 году.

Началась новая жизнь, появились новые интересы, завязались новые знакомства и связи. Любопытно, что Д. Бедный, тогда еще только Е.А. Придворов, долго не мог отделаться от следов Семилетней военной муштровки. «Простое, кажется, слово: "да", а вот долго не мог ему научиться, — вспоминает Демьян Бедный, — уже студентом был, а все вместо "да" — "так точно"!..» Наложила заметное влияние военная служба и на психику будущего революционного поэта. В эти годы Ефим Алексеевич далеко еще не был вполне «сознательным гражданином». Оторванный с ранних лет от деревни, проведя семь лет, с 13 до 21 года, в типичной военной обстановке, с таким трудом выбившись, в конце концов на самостоятельный путь, он с некоторым недоумением и даже страхом смотрел на тогдашние студенческие забастовки или «беспорядки», как они официально тогда именовались.¹⁰ Несколько неожиданными оказались для Д. Бедного и первые раскаты революции 1905 года.

Чтобы понять настроение Е.А. Придворова в те годы, надо иметь в виду три следующих обстоятельства. В военной школе, в которой он учился, несмотря на некоторые ее положительные стороны, отмеченные выше, все же усиленно занимались тренировкой воспитанников в религиозно-патриотическом духе, всячески настраивали их на «верноподданнический» лад. Недавно Демьян Бедный с добродушной шуткой вспоминал, что одно из первых его стихотворений было посвящено... Николаю II. В то время происходила первая Гаагская мирная конференция, созванная по почину русского правительства, и патриотическая печать из всех сил распиналась, величая Николая II «миротворцем». Настроенный и натасканный на соответствующий лад, молодой поэт пишет стихотворение, начинающееся словами:

Звучит моя лира —
Я песню слагаю
Апостолу мира,
Царю Николаю...

      («На...до...ж...дать», — «Правда», 1922, № от 2 июля)¹¹

Выветривались эти настроения, конечно, не сразу и с большим трудом, тем более, что и сама тогдашняя университетская наука, преподносимая под идеалистически-кадетским соусом, весьма мало способствовала развитию подлинно-научного миросозерцания и революционно — пролетарского взгляда на события, того, что мы теперь называем «политической грамотностью». Это — первое.

Второе обстоятельство заключалось в том, что самая «карьера» Е.А. Придворова — от забитого деревенского мальчугана, от робкого ученика фельдшерской провинциальной школы, до «господина студента» столичного университета — казалась ему слишком невероятной, доставшейся ценою огромных усилий и совершенно исключительной удачи. Не удивительно, что свое новое «положение» он очень ценил, и все, что могло ему так или иначе помешать, рассматривал, как нечто ненужное, чуждое, досадное. «Какая там забастовка, какая там революция, когда вот у меня вдруг есть эта, казавшаяся ранее совершенно недоступной, возможность учиться». Так думалось тогда наивному, неотесанному, «зеленому студенту» Придворову. И, наконец, третье обстоятельство заключалось в некоторых, по тому времени совершенно исключительных, знакомствах и связях, которые толкали молодого студента скорее на путь устройства «блестящей» карьеры, чем к участию в студенческих «беспорядках» и революционном движении.

К счастью и к чести Ефима Алексеевича, он не поддался на эту удочку. Жизнь и классовая принадлежность быстро взяли свое. Но на это все-таки потребовалось некоторое время.

В одном из стихотворений Демьян Бедный вспоминает характерный эпизод из своих студенческих лет. Приехал он на побывку в деревню. Пришлось ему как-то в дороге разговаривать с четырьмя мужичками: с Ермилом Федосеичем, Финогеном Алексеичем, дядей Климом да с Вавилой Кривобоким. И сказали они ему «пятому», «как родному, а не ворогу заклятому», сказали ему,

...румяному студенту, беспечальному,
По-хорошему сказали, по-прощальному:
«Мать честная, пресвятая богородица!
До чего судьба с судьбою, брат, не сходится:
Все ровеснички твои, да все брательники,
Тоже, чай, не дураки и не бездельники,
А судьба им всем — без роздыху крестьянствовать, —
Одному тебе судьба, видать, попанствовать.
Как окончишь ты учение столичное,
Сразу место тебе выпадет отличное,
Потому как ты в знакомствах не нуждаешься, —
Там с какими-то князьями прохлаждаешься.
На виду-то у князей, да у правительства —
Не заметишь — попадешь в превосходительства...»

Чудной показалась такая речь «румяному студенту»:

Навалясь на Клима, кряжистого, плотного,
Надрывался я от смеху беззаботного:
— «Ай, пророки!.. До чего ж все уморительно!..
Выпьем, что ль, за "енерала" предварительно»!..
...И уж так-то преусердно угостилися,
Что не помню, как у поезда простилися...

      («Деревенские старики», — «Правда», 1919, № 152)

Эта сцена оказала сильное влияние на «румяного студента беспечального». Он впервые задумался над вопросом: кто же он такой, в конце концов? С кем ему по пути? Действительно ли «с князьями» и «превосходительствами» или вот с ними — с дядями Климами да Вавилами Кривобокими? Выбор был уже сделан...

Но особенно сильно подействовали на Демьяна Бедного события после революции 1905 г. Когда революционное движение было раздавлено оставшимися «верными» правительству войсками, не понимавшими, что они сражаются против своих же братьев и освободителей и куют себе новые цепи, последовала дикая свистопляска реакции.

Как непосредственно вслед за подавлением революции 1905 г., так и в «столыпинские» дни 1907—1908 гг., над Россией пронеслась какая-то дикая оргия расправ победивших с побежденными. Это были годы кошмарных карательных экспедиций, годы виселиц и расстрелов, часто без суда или по приговорам «военно-полевых судов», годы позорных еврейских погромов, годы расцвета провокаторства, годы издевательств над остатками разбитых тогда русских революционеров. И вместе с тем это — годы тяжелой общественной реакции, годы ликвидаторства. В эти годы многие потеряли веру в возможность победы революции, многие изменили ей...

Вот это-то время и послужило для Демьяна Бедного лучшей школой. В эти годы он «прозрел» и стал в одни ряды с теми немногими, которые веры не потеряли, а, трезво и прямо смотря вперед, под руководством В.И. Ленина, исподволь собирали свои силы и готовились к новой революционной борьбе, чтобы через 10 лет победить в ней.

Но, конечно, не одним прыжком мог преодолеть Е.А. Придворов дистанцию, разделяющую княжеский салон от подпольного большевизма. Надо было все же проделать некоторый путь. И, действительно, мы видим, как в 1908, 1909 и 1910 гг. Е.А. Придворов, порвав былые связи, перекочевывает сначала в лагерь левой радикальной интеллигенции. Об этом он сам вспоминал впоследствии в упомянутом уже стихотворении «Горькая правда»:

От блеска почестей, от сонмища князей,
Как от греховного бежал я навожденья.
  В иной среде, иных друзей
  Нашел я в пору пробужденья.
Мстя за бесплодную растрату юных сил,
  За все минувшие обманы,
Я с упоением жестоким наносил
  Врагам народа злые раны.

В эти переходные годы Д. Бедный впервые выступает и в печати, уже как сложившийся поэт, за подписью Е. Придворов. Первые его стихотворения появились в народническом журнале «Русское Богатство»,¹² с одним из редакторов которого, П. Мельшиным-Якубовичем, Д Бедный тогда был близок, и лишь через два года Д. Бедный перешел в полуподпольные большевистские газеты.

Первые стихотворения Д. Бедного носят крайне мрачный характер, и в них трудно узнать будущего сатирика. Не имея еще связи с пролетариатом, не просвещенный еще светом ленинского учения, Е.А. Придворов, как одиночка-интеллигент, кошмарно переживал годы столыпинской реакции, подобно многим другим лучшим представителям нашей левой непартийной интеллигенции. Это были годы, когда Л.Н. Толстой написал свое «Не могу молчать», Леонид Андреев — «Рассказ о семи повешенных», А.С. Серафимович — «Как было». В.Г. Короленко — «Бытовое явление», Н. Олигер — своих «Смертников». На эту же тему — о казнях революционеров, о черном терроре, отозвался и Е.А. Придворов.

С тревогой жуткою привык встречать я день
  Под гнетом черного кошмара, —

писал он тогда:

Я знаю: принесет мне утро бюллетень
  О тех, над кем свершилась кара,
О тех, к кому была безжалостна судьба,
  Чей рано пробил час урочный,
Кто дар последний взял от жизни — два столба,
  Вверху скрепленных плахой прочной.
Чем ближе ночь к концу, тем громче сердца стук...
  Рыдает совесть, негодуя...
Виденья страшные терзают сердце мне
  И мозг отравленный мой сушат,
Бессильно бьется мысль... Мне душно... Я в огне...
Спасите! В этот час в родной моей стране
Кого-то где-то злобно душат!
Кому-то не раскрыть безжизненных очей:
  Остывший в петле пред рассветом,
Уж не проснется он и утренних лучей
  Не встретит радостным приветом!..

      (1908 г., цикл «Песни прошлого»)

В те годы многие не могли читать газет. Каждая из них неминуемо приносила вести о новых и новых казнях; призраки повешенных, казалось, смотрели с газетных столбцов. Это настроение Д. Бедный выразил в стихотворении «Сынок», в котором рассказывает, как газеты читает... ребенок.

Он, тыча пальчиком в строку,
Лепечет: «Лодзь, Москва, Одесса,
Валсава, Хальков. Томск, Баку»...
И, сделав личико презлое,
Нахмурясь, счет ведет опять:
«В Москве — цетыле, в Вильне тлое,
В Валсаве — восемь, в Лодзи — пять»...
Смеется в цифрах Призрак Красный,
Немые знаки говорят!
И все растет, растет ужасный
Кровавый ряд! Кровавый ряд!
«Волонез — двое, тли — Целкасы,
Сувалки — восемь, пять — Батум»...

      (1908, цикл «Песни прошлого»)

Не менее сильно выражено это настроение и в стихотворении «Под новый год» (1908), явно напоминающем знаменитые обличительные строки Лермонтова:

И минул год, еще один проклятый год,
Из трупов грозную воздвигший пирамиду...
В глухой тревоге мы с тоской глядим вперед,
  Тая трусливую обиду.
И негодуем мы, и мстить даем зарок,
Порывом движимы и вялым, и бесплодным...
А со страниц газет, сквозь траур ровных строк,
На нас глядит, смеясь зловещим смехом, Рок
  И дышит ужасом холодным.

Но особенно интересны стихотворения, в которых Д. Бедный, всегда чувствовавший свои кровные связи с деревней, писал о деревенском быте того времени. Вот, например, характерное «Письмо из деревни» (1908). В нем поэт передает различные «деревенские новости», подобно тому, как это в свое время делал Некрасов:

К Арине тож пришла беда, к старушке древней:
  В губернии, в тюрьме-повешен внук.
Душевный парень был, охочий до наук, —
Книжонку сам прочтет, нам после растолкует.
В понятье нас привел. Бывало все тоскует
О доле нашей...

В другом стихотворении — «Праздник» (1910), говорится, как у дедушки Макара упекли под суд сына Емелю — «за участие в крамоле». В деревне боялись, как бы парень не угодил под расстрел, но вот на праздник «из столицы получилась эстафета» — с «доброй вестью»:

Емельян-от... не расстрелян...
  А... повешен!..

Не удивительно, что под такими впечатлениями молодой поэт, не нашедший себе еще опоры в большевистском миросозерцании, говорил:

Братья, песнь моя повита злой печалью,
Братья, голос мой — души скорбящей стон...

      («Тщетно рвется мысль из рокового круга», 1911)

Не удивительно, что иногда он доходил до крайних пределов отчаяния:

Порой мне кажется, писал он, что я схожу с ума,
Что разорвется грудь от непосильной муки.
Томлюсь в тоске, ломаю гневно руки,
  Скорблю, но скорбь моя — нема!
Ты хочешь закричать: — «Довольно же, довольно!
Остановитесь же, злодеи, палачи!»
Но кто-то горло сжал тебе и давит больно:
  — «Молчи!»

      («Молчи!» 1911)

Однако, характерно, что даже среди таких настроений, когда поэт с отчаяньем восклицал:

Я, — обессиленный, измученный,
Бросаю в бешенстве перо! —

      («Бывает час: тоска щемящая...» 1910), —

у него звучали иногда бодрые ноты надежды на неминуемую ликвидацию окружающего кошмара реакции и веры в возмездие.

Я жду, — говорит он в стихотворении «Сонет» (1911), —
когда, как приговор судьбы,
Как вешний гром, — торжественный и гневный,
В возмездья час, в час роковой борьбы,
Над родиной истерзанной и бедной
Раскатится набата голос медный.

Упоминавшееся уже стихотворение «Сынок» поэт заканчивает бодрою верою в грядущее возмездие: отцу чудится, что его сынок, «как подрастет», то «затрубит в призывный рог», и на его призыв «сберется полк несметный богатырей, таких, как он», которые — свой «поставят приговор».

События пошли быстрее, чем мог мечтать в те кошмарные годы молодой поэт-одиночка. Не детям нашим, а нам самим, нашему поколению, довелось быть и воинами, и мстителями, и строителями революции... Но уже самая возможность этих бодрых надежд в годы ликвидаторских настроений и всеобщей растерянности крайне характерна для Д. Бедного и говорит о здоровом инстинкте, заложенном самым его происхождением из трудовых слоев.

Этот инстинкт весьма скоро вывел его на правильную дорогу, найдя которую, Д. Бедный сразу освободился от пессимизма, растерянности и отчаяния и стал бодрым бойцом в рядах уверенного в своих силах пролетариата.

Но прежде, чем перейти в этому второму, уже большевистскому периоду творчества Д. Бедного, надо упомянуть об одном стихотворении, написанном еще в 1909 г. и резко выделяющемся из всех других ранних стихов Демьяна. Это стихотворение, называвшееся «О Демьяне Бедном, мужике вредном» (отсюда пошел и псевдоним Е.А. Придворова), складом своим напоминает позднейшие произведения Д. Бедного. А рассказывалось в стихотворении о том, как мужик Демьян говорил на сходе такие речи:

«Мол, не возьмем — само не свалится, —
Один конец, мол, для крестьян.
Над мужиками черт ли сжалится...»

И поэт ему подговаривал: «Так, так, Демьян»!..

В результате Демьяновых речей, в деревню, где эти речи произносились, конечно, приехал становой:

Сам становой примчал в Неелово,
Рвал и метал: — «Где? Кто смутьян?
Сгною... Сведу со света белого!»
  Ох, брат-Демьян!
— «Мутить народ? Вперед закается!..
Связать его! Отправить в стан!..
Узнаешь там, что полагается!»
  Ась, брат-Демьян?
Стал барин чваниться, куражиться:
— «Мужик! Хамье! Злодей! Буян!»
Буян?!. Аль, не стерпеть, отважиться?
  Ну-ж, брат-Демьян!..

Последние слова — почти явный призыв к восстанию... Конечно, стихотворений такого рода нельзя было печатать в тогдашней легальной печати...

Примечания

1. Настоящее имя его — Ефим Алексеевич Придворов. Биографические сведения сообщены мне самим Д. Бедным, записаны с его слов и впервые появились в печати в 1-м изд. моей книжки.

2. В XIX столетии старый стиль отставал от нового не на 13 дней, как теперь, а всего на 12. Это часто не учитывают и потому путают даты всяких юбилеев и годовщин. Д. Бедный родился 13 апреля нового стиля, что тогда соответствовало 1 апреля по старому стилю.

3. В 1-м изд. моей книжки сказано, что отец Д. Бедного работал на заводе Эльворти. Это — ошибка, — по-видимому, результат случайно вкравшейся в мою запись неточности. Точно так же и имя матери Д. Бедного было указано ошибочно.

4. Раньше, живя у отца, он колебался, кем ему стать — рабочим или... архиереем.

5. Л. Войтоловский — «Демьян Бедный». «Печать и Революция», 1925, кн. 4, стр. 23—24. Сведения о детстве Д. Бедного Л. Войтоловский, по-видимому, сообщает также со слов самого Д. Бедного. В этой же статье рассказывается немало и других пикантных подробностей о матери Д. Бедного, начиная с кошмарной сцены, когда она, пьяная, шила смертную рубашку умирающему от дифтерита 12-летнему Ефиму, орала песни и была на его глазах избита пришедшим отцом, и до рассказов о том, как впоследствии она, пробравшись в Москву, обворовала своего уже ставшего знаменитым сына, или о ее участник убийстве собственного мужа — отца Д. Бедного. Эти подробности, характерные со стороны бытовой, не имеют уже по существу отношения к творчеству Д. Бедного и могут быть любопытны, разве лишь как объяснение тому факту, что образ матери (да и вообще женщины) в произведениях Д. Бедного не играет никакой роли, и он в этом смысле представляет полную противоположность, например, Некрасову или Неверову.

6. Л. Войтоловский так передает рассказ Д. Бедного о своем дедушке: «По вечерам, забравшись на печку, Ефимка делился с дедом запасом житейских наблюдений. А в воскресные дни дед брал с собою внука в кабак, где в пьяном чаду довершалось житейское образование мальчика. Дома навеселе дед любил вспоминать о старине, о поселенческих временах, об уланах и драгунах, стоявших постоем во всем Херсонщине. И подогретое водкой воображение деда охотно рисовало идиллические картины. Выходило совсем как у пушкинского "Гусара":

"Валятся сами в рот галушки —
Вином хоть пару поддавай..."

Выходило так, что лучшего порядка, чем патриархальная старина, и желать нельзя. Всякое нововведение тут — ненужная вставка. Но в трезвом виде дед говорил другое. С ненавистью рассказывал он внуку об аракчеевщине, о милостях барских: как поселенцев наказывали палками, как мужиков в Сибирь ссылали, а баб, оторванных от грудных детей, превращали в собачьих кормилок» (Та же статья, стр. 24—25).

7. Т. е. издававшихся известным в дореволюционное время издательством И.Д. Сытина.

8. Любопытно, что, прочтя с восторгом в детстве «Горе от ума», Д. Бедный не вполне понимал даже смысл заглавия и произносил так: «Горе от ума», в его сознании это значило что-то вроде «герой ума», — но пафос обличительного стиха захватывал его всецело.

9. Так называлось свидетельство об окончании гимназии, дававшее право поступить в университет.

10. Вся беда, по его мнению, была в том, что ректор, проф. Жданов, — не военный человек. Стоило бы ему только закричать: «Смирррна!», как всякие «беспорядки» немедленно бы прекратились. Такая магическая власть была в этом слове: «смирно»!

11. На эту же тему было написано Д. Бедным еще и другое стихотворение — первая его вещь, попавшая в печать (было напечатано в 1899 году в «Киевской Мысли», с примечанием редакции о «юности автора»).

12. «Русское Богатство» 1909, № 1, январь. Это были ст-я: «Под новый год», и «С тревогой жуткою...» № журнала вышел 1 января, и Е.А. с восторгом почувствовал себя писателем, получив впервые за свой труд 14 руб. гонорара.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница