Зрелость таланта. Глава 2

К весне 1912 года репрессии против «Звезды» усилились. Редакция подсчитала, что около половины всех выпущенных номеров официально изъято властями; за материалы, опубликованные в восьми номерах, были наложены штрафы; несколько редакторов сидело в тюрьме.

Типография часто подвергалась полицейским налетам. Д. Бедный, приходя туда в ночную пору, несколько раз наблюдал, как целая рота солдат под командованием жандармского ротмистра окружала здание типографии. Ротмистр садился около ротационной машины и ждал, пока принесут цензурный экземпляр. Если получали приказ о запрещении номера, жандарм приостанавливал печатание тиража и увозил стопки готовых газет.

Д. Бедному удалось в одном стихотворении поведать читателям об этих конфискациях. Начал он «со стороны» — с рассказа о том, как ученый-астроном открыл повое светило в созвездии Близнецов:

Куда ни кинь, везде беда!
Прикосновенно стало небо!
Узнав, что некиим Энебо
Открыта новая звезда,
Вскипело новое начальство:
«Еще Звезда! Ведь вот нахальство!
Ну что ли тут долго толковать?
Конфисковать!!»
(«Звезда»)

Со временем власти стали замечать, что и конфискованные номера появлялись у подписчиков и даже в продаже. Неоценимую помощь редакции оказывали питерские рабочие. Они заранее (иногда с вечера) приходили в типографию и увозили с собою часть тиража.

Тогда Комитет по делам печати вынес постановление — запретить «Звезду». Последний номер ее вышел 22 апреля 1912 года.

Эта акция не застала врасплох руководителей газеты. Еще в начале года было решено создать параллельный орган такого же типа, как «Звезда». Его назвали «Невская звезда» и 26 февраля выпустили первый номер.

Более того, с начала 1912 года большевики начали готовить издание в Петербурге новой, ежедневной рабочей газеты — тоже легальной, рассчитанной на самый широкий круг рабочих читателей. Газете этой было присвоено наименование «Правда», и начала выходить она в тот самый день, когда перестала существовать «Звезда».

На первой полосе этого номера, в правом нижнем углу стояло стихотворение Е. Придворова:

Полна страданий наших чаша,
Слились в одно и кровь и пот.
Но не угасла сила наша:
Она растет, она растет!

Автору стихотворения виделся грядущий бой в лучах зари, и он гордился тем, что:

Бойцы в предчувствии победы
Кипят отвагой молодой.
(«Полна страданий...»)

Так отметил поэт начало нового революционного подъема, который переживала тогда Россия. После глухой поры столыпинской реакции, когда в стране было задушено все живое, рабочий класс снова поднимался на борьбу. «Правда», возникнув на волне этого подъема, призывала к сплочению всех революционных сил народа. Она была подлинной выразительницей интересов трудящихся, и это, конечно, чрезвычайно тревожило верховную власть. Первые же два номера нового издания были конфискованы.

Репрессии обрушились и на другие издания большевиков — «Невскую звезду», журнал «Просвещение», московскую газету «Нант путь». Между тем во всех этих изданиях сотрудничал Демьян Бедный. Он выступал в них как автор стихотворных фельетонов, сказок, басен и эпиграмм. И делил с ними все беды, которым подвергалась передовая печать.

Было немало случаев, когда помер газеты или журнала запрещали именно за то, что в них появлялись произведения Д. Бедного. Выпуски «Правды», в которых были напечатаны басни «Хозяин» и «Суд», были изъяты из обращения. Под арест попал также сдвоенный помер «Просвещения», датированный июлем-августом 1913 года, — за басню Д. Бедного «Благодетель». Наконец, за публикацию басни «Свеча» журнал был оштрафован, а редактор посажен в тюрьму. Многие произведения Д. Бедного вообще не могли увидеть света в этих изданиях, а другие подвергались заведомым смягчениям и усекновениям, дабы не навлекать на редакцию новых преследований.

Поэт тяжело переживал эти репрессии. Одному из своих корреспондентов, журналисту П. Мирецкому, жившему в провинции, он писал: «Главную мою «трибуну» бьют и бьют. Отстаивание ее существования принимает поистине героический характер. Надеемся. Но надежды часто так обманчивы» (т. 8, с. 416).

Не мог поручиться за свою судьбу и сам поэт. Однажды сто схватили прямо на улице, недалеко от дома, где он жил, привели обратно в квартиру, учинили там обыск, забрали разные бумаги, а самого увели в полицейский участок.

Вскоре Придворова отпустили, не найдя в бумагах компрометирующих материалов» (поэт усвоил уже правила конспирации и лишнего не хранил), но полицейские сыщики — в чем ему пришлось не раз убедиться — не спускали с него глаз.

Находясь под надзором властей, Д. Бедный ждал — не без оснований, — что рано или поздно его вышлют из столицы. Поэтому в том же письме П. Мирецкому уведомлял, что принял предложение сотрудничать в одной из провинциальных газет (в харьковском «Утре») и что сделал это «но соображениям «предусмотрительного» свойства: на случай вынужденного отрясения столичного праха от ног моих» (т. 8, с. 417).

Но со всеми этими переживаниями была несравнима радость, которую испытывал поэт от широкого читательского успеха его стихотворений, а особенно басен. Ими буквально зачитывались в рабочих казармах (так назывались тогда общежития при заводах), в чайных на окраинных улицах, иногда прямо в мастерских. Читали вслух, заучивали наизусть, делали вырезки из газет, сохраняли на память. Поэта запросто называли по имени, и каждый раз, приобретая у разносчика газету, справлялись, «есть ли сегодня Демьян». Когда очередной заголовок «Правды» исчезал и вместо него появлялся другой — газету узнавали по верной примете: раз «есть Демьян», значит, это — «Правда».

Демьян писал обо всем, что волновало тогда русскую демократию, — о текущей политической жизни (выборы в Думу, судебный террор, цензура, произвол администраторов, деятельность политических партий), о жизни деревни (последствия столыпинской реформы, обман крестьян «выборными представителями», проникновение в деревню революционных идей), о рабочем движении.

Поэзия Д. Бедного привлекала своей меткостью, остроумием, точным выбором цели, сочностью образов и ярким, живым языком. Она была общедоступна, но не простовата: глубина содержания и хитроумное построение сюжета делали ее интересной и для рядового читателя, и для зрелого политика, и для строгого ценителя поэтического слова.

Демьян Бедный был редкой в нашей поэзии фигурой пролетарского певца, высокообразованного человека, сохранившего в себе густую закваску русского мужика. Хотя после отъезда своего из Губовки он в деревню не возвращался, хотя он стал закопченным горожанином и к тому же профессиональным писателем, связи с деревней он не порывал — вел переписку, общался с земляками, думал часто о родных краях. Его и тянуло туда с немалой силой. В одном из его писем можно прочесть:

«Я бы охотнее поговорил о том, чего у меня нет, — о южном воздухе, которого седьмой год не нюхал, застрявши в питерском болоте...

По-вашему, я — трибун, который зорко следит и т. д. А трибуну хочется в траве поваляться, опьянеть от степного воздуха, слушать трескотню кузнечиков и фырканье стреноженных лошадок...» (т. 8, с. 409). В другом письме Д. Бедный замечал: «Вы, например, думаете, что я чуть ли не фабричный рабочий... Я рабочих постигаю... на лету, то там, то здесь. Я думаю, что полюбили они меня, как своего, потому что все они — по существу, по крови — «мужики», а уж мужицкой закваски во мне — вдосталь... Я иду к рабочему «от мужика» (т. 8, с. 413).

Конечно, он был неправ: рабочие ценили в нем человека, родного им по духу, — истинного демократа, сумевшего постичь их жизнь, их нужды, их классовые и политические интересы. А это далось ему не только прямым общением с рабочими людьми, но и школой идейного воспитания, которую он прошел в семье большевиков. Может быть, несколько преувеличивал он и остатки крестьянской психологии в пролетарской среде, хотя известно, что рабочий класс в России комплектовался преимущественно из разоренных крестьян.

Но одно существенно и верно: в поэте жила и клокотала кровь деревенского труженика, хорошо знающего, чем дышит, чего хочет, как мыслит и на каком языке говорит простой русский человек. В сочетании с тонким филологическим чутьем, с поэтическим талантом и с высоким уровнем понимания социальных процессов это качество оказалось неоценимым для художника, решившего посвятить свой труд борющемуся пароду.

В ноябре 1912 года завязалась переписка Д. Бедного с В. И. Лениным, перебравшимся к тому времени из Парижа в Краков, поближе к России. Первое письмо, адресованное поэтом Владимиру Ильичу, содержало следующие строки:

«Хочу непосредственно списаться с Вами. Жду ответа с указанием этого или иного надежного адреса... Но вместе с тем прошу подтверждения через редакцию «Правды», что действительно Вы получили сие письмо и Вы ответили на него. Пишу Вам первый раз и потому осторожен. Буду рад, если Вы на это письмо ответите более непринужденно, чем поневоле — пишу Вам я»¹.

Владимир Ильич ответил тотчас же. Он «спешил уведомить» своего нового корреспондента, что адрес «действует хорошо» и что можно им пользоваться и впредь. Он предлагал поэту переписку по широкому кругу вопросов. «Были бы очень рады, — заметил Ильич, — если бы Вы теперь... написали поподробнее и о себе, и о теперешней редакции «Правды», и о велении самой «Правды», и о ее противниках, и о «Луче» и т. д.»².

Как видно из этих слов, дела «Правды» очень беспокоили Владимира Ильича. Дело в том, что у газеты были противники не только в правительственных органах, но и среди меньшевиков. Недаром Ленин справлялся у Д. Бедного о «Луче» — меньшевистской газете. Недаром Владимир Ильич интересовался также «теперешней редакцией «Правды», «ведением» самой газеты и т. д.

В редакционном аппарате «Правды» оказались люди, сочувствующие меньшевикам. Они препятствовали тому, чтоб на страницах газеты велась открытая полемика с идеологами меньшевизма; такая полемика, по их утверждениям, вносила раскол в рабочее движение Д. Бедный, наоборот, придерживался ленинской линии, считая, что споры лишь оздоровляют атмосферу и помогают утвердить правильную тактику в важнейших вопросах. С мая по август 1912 года он опубликовал в «Правде» несколько басен и стихотворений, направленных против меньшевиков («Рыболовы», «Кашевары», «Невскому голосу»). Это вызвало конфликт между поэтом и «мухами» (так называл он двух сотрудников «Правды», тянувшихся к меньшевикам; позднее, в басне «Муравьи», он закрепил эту кличку).

Конфликт обострился настолько, что однажды Д. Бедный даже покинул редакцию «Правды». Сам он об этом Ленину не сообщал, но в первом же письме к нему Владимир Ильич, который был уже в курсе дела, выразил сожаление по этому поводу. «Мы были, — писал он, — очень огорчены Вашим временным уходом из «Правды» и очень обрадованы возвратом»³.

Свое положительное отношение к работе Демьяна Ленин высказывал и после данного письма. Об этом свидетельствуют строки ответной корреспонденции Д. Бедного, датированной 25 февраля 1913 года: «...Я перед Вами, — как перед собою. Мне было очень приятно узнать... что Вы относитесь ко мне любовно. Будем искренни — и больше ничего нам не надо».

Как раз в это время — в феврале 1913 года — Д. Бедный рассылал авторские экземпляры своей первой книги «Басни». Чтобы выпустить эту книгу, он, по совету В. Д. Бонч-Бруевича, обратился к частному издателю Б. М. Вольфу, которого знал как прогрессивно настроенного человека. Последний брал на себя изготовление тиража, если книга пройдет через цензуру, а в распространении готового издания должна была помочь — путем соответствующих публикаций — «Правда».

Д. Бедный принял этот совет и направился в цензурное ведомство. Там-то и пришлось ему столкнуться воочию с той свирепой машиной, которая незримо досаждала ему в повременной печати. Несколько произведении вообще не могло попасть в сборник: «Шпага и топор», «Сурок и хомяк», «Свеча». Но и те, которые вошли в сборник, не избежали цензурной расправы: басня «Лапоть и сапог» была урезана цензором на двадцать шесть строк, так что в тексте не оказалось самого главного — ответа пролетарского сапога деревенскому лаптю:

Уж сколько раз Праги пытались толковать:
«Ох, эти сапоги! Их надо подкопать!»
Пускай их говорит. А мы-то не горюем.
Один за одного мы — в воду и в огонь!
Попробуй-ка нас тронь.
Мы повоюем!

По как ни старалась цензура, она не смогла вытравить из басен Д. Бедного их демократизма, злободневности. содержащихся в них прозрачных намеков. Книга быстро разошлись по стране («Правда», как было у словлено, сообщила о выходе книги в свет, а контора газеты занялась со распространением) и получила одобрительные отзывы в прессе. Демьян Бедный был признан новым русским баснописцем, достойным наследником крыловских традиций.

Попала эта книга и к В. И. Ленину в Краков. Прочитав сборник, Владимир Ильич спросил в письме М. Горького: «Видали ли «Басни» Демьяна Бедного?

Вышло, если не видали. Л если видали, черкните, как находите»⁴.

Сам поэт связи с Горьким, жившим тогда в Италии, не имел, но его имя и стихи были писателю известны. Ведь Горький, но совету Ленина, взял на себя заведование литературно-художественным отделом журнала «Просвещение», и многие рукописи посылались ему на просмотр. К тому времени, когда он получил письмо Ленина (то есть к маю 1913 года), в этом журнале были уже помещены басни Д. Бедного «Силуян», «Воры», «Свеча», «Утешение», «Урожай» и стихотворение «Моя молитва». Имя Д. Бедного не было новым для Горького, но получил ли он книгу басен и успел ли ее прочитать, осталось неизвестным.

Появление первой книги было большим событием в жизни Д. Бедного. Но радость его омрачили новые столкновения с двумя (теми же) сотрудниками «Правды». Они пустили слух о предстоящем будто бы переходе Д. Бедного в меньшевистскую печать. «Три или четыре дня назад, — писал Д. Бедный Ленину 12 февраля 1913 года, — некий ликвидатор... деликатно мне сказать изволил: «Для вас еще не закрыт путь в «Луч»! Буквально. И так как сие было сказано в виде желания смягчить всем очевидную мою тоску от бездействия, то мне пришлось отказ редактировать в мягкой форме...»

К сожалению, поэту далеко не всегда удавалось проявлять корректность и такт в политических спорах. Будучи человеком широкой души, он в то же время не умел соблюдать гибкость в полемике, излишне раздражался, допускал горячность, угрожал (главной его угрозой было то, что он снова покинет редакцию). Потому расхождение с несколькими сотрудниками перерастало в конфликт со всей редакцией газеты.

Демьян знал, что у него «трудный характер». Нам уже известны его слова: «Я — корявый, нескладный, и пусть». Когда в одной из газет появился восторженный отзыв о его баснях, Д. Бедный заметил: «Стало быть, можно сказать обо мне доброе слово, даже зная шероховатости моего характера и те особенности, которые делают его тяжелым для многих...» (т. 8, с. 418—419). Он подчас не умел себя сдерживать, и это особенно бросалось в глаза потому, что принципиально он в спорах бывал нередко прав.

О новом конфликте в редакции стало известно В. И. Ленину, и он немедленно направил «правдистам» письмо:

«Насчет Демьяна Бедного продолжаю быть за. Не придирайтесь, друзья, к человеческим слабостям! Талант — редкость. Надо его систематически и осторожно поддерживать. Грех будет на вашей душе, большой грех (во сто раз больше «грехов» личных разных, буде есть таковые...) перед рабочей демократией, если вы талантливого сотрудника не притянете, не поможете ему. Конфликты были мелкие, а дело серьезное. Подумайте об этом!..»⁵

После письма Ленина два сотрудника, враждовавших с Д. Бедным, вынуждены были уйти из редакции. «Эти мухи, — писал поэт, — много мне крови испортили. Вся «заграница» наша ничего не могла с ними поделать, как ни настаивала на необходимости моего возврата. У меня у самого сколько было переписки! Пришлось под конец прибегнуть к крайнему средству: принести в жертву всех «мух». Я вернулся в «Правду» (т. 8, с. 413).

Но поэт не умалял и своей вины в том, что его отношения с «правдистами» обострялись. 18 июля 1913 года он опубликовал письмо в редакцию, где, признавая правильность своей полемики с меньшевиками, добавлял:

«Своих промахов я не скрываю: ни злой басни по пустякам писать не следовало, ни из «Правды» по пустякам уходить не надо было, ни тем более желать огласки моего ухода — в «Луче». Но — что делать? Выдержка и опыт приобретаются ошибками» (т. 8, с. 280).

Этому признанию, надо полагать, ближайшим образом способствовало ленинское письмо, адресованное редакции, — о том, что и сам поэт проявлял порой «человеческие слабости».

Письма Ленина вселяли в него бодрость, облегчали душу. «Милый, хороший Ильич! — писал он.— Перечитал я еще раз Ваше письмо: сколько горячности, бодрости, рвения!» Или: «...Голова что-то туго варит. Напишите мне два теплых слова «о себе». А мне легче станет. Пришлите мне свой «патрет»... чертовски хотелось бы Вас повидать. Наверно, Вы простой, сердечный, общительный. И я не покажусь Вам тяжелым, грубым...»

Бывало, что Д. Бедный посылал в Краков одну корреспонденцию за другой, не дожидаясь ответа. Даже извинялся по этому поводу: «...Я начинаю так часто писать Вам, что получается какая-то «Demianische Zeitung»⁶ ей-богу! Что делать?» И обещал «замолчать на изрядное время», не отвлекать Ильича второстепенными делами, поскольку о главном «напишут другие».

Но эти обещания не выполнялись, да и Ленин сам расспрашивал поэта о многом: об его отношении к разным политическим группировкам («впередовцам», махистам), к сотрудникам различных изданий («Просвещение», «Луч»), о личных делах. Ни с кем Д. Бедный не был так доверителен и откровенен, как с Лениным. Он сообщал обо всем, не скрывая ни дефектов собственной натуры, ни крайне трудных обстоятельств своей повседневной жизни.

«У меня на очереди, — писал он однажды, — три, даже четыре больших работы (литературных), из коих дай бог половину сделать к осени, так как у меня убивается масса времени на грошовые уроки, которыми и поддерживаю свое (семейное!) существование. Да еще долгу 300 рублей за книгу. Обернитесь тут...» В другом письме: «Я в данное время, находясь накануне второго выселения из квартиры (привлечение к мирошке⁷), — как, по-Вашему, могу я спокойно рассуждать, видя себя вынужденно безработным в то время, как мог бы и должен бы работать?.. Остается, стало быть, одно: опять вплотную впрячься в репетирование и забыть почти всякое писательство. А тем временем мошкара, злорадствуя, будет распускать слухи: Демьян Бедный «ушел от пролетариата. Льнет, знаете, туда, к этим самым...»

Кое-кто собирался подхватить версии, придуманные ликвидаторской печатью, бросить тень на личность поэта, на его партийную честь. Центральный комитет партии не допустил такого навета. В специальном решении ЦК «О мерах но улучшению деятельности «Правды», принятом в конце 1913 гола, были утверждены следующие пункты:

«1) Необходимо давать чаще беллетристику.

2) Обязателен маленький фельетон Демьяна Бедного. «Суд» его с ликвидаторами ни при чем. Никакой «суд» не отнимет у него таланта. Обвинения, предъявленные ему ликвидаторами, простая склока»⁸.

В переписке с Лениным поэт делился и своими соображениями по поводу слежки за ним тайной полиции: «Мне на днях пришлось убедиться в удивительной осведомленности охранников по части моей особы. Раз это так, т. е. осведомленность чертовская, то чем же объяснить ту шпиковую охоту за мной, какую я наблюдаю третий месяц? Наблюдаю со смехом, так как действительно смешно видеть шпиковское бессилие перед непререкаемой очевидностью моей — в настоящее время-неуязвимости. Однако лезут в квартиру. Кому-то неприятно мое присутствие бок о бок с «Правдой». Это ясно».

Через несколько дней после этого письма Демьяна арестовали (мы уже об этом упоминали). И он нашел способ уведомить Ленина об аресте. Посылая ему свою фотографию, заметил: «Ах, дядя! В сем виде я был на днях ввержен в узилище...»

Поскольку петербургские власти не смогли собрать против Д. Бедного никаких улик, они решили прибегнуть к услугам провокатора, засланного в редакцию «Правды». Прибывший из-за границы Мирон Черномазов, выдавая себя за эмигранта-большевика, стал сотрудником редакционного аппарата. Он доносил охранке о том, что творится в редакции, и старался продвигать на страницы газеты материалы, которые вызывали бы усиление полицейских репрессий. Одно из тайных поручений, которое он должен был выполнить, состояло в том, чтобы снова рассорить Д. Бедного с «Правдой». Но деятельность Черномазова — после нескольких провалов, которые по его вине потерпела газета, — показалась остальным сотрудникам подозрительной, и в начале 1914 года он был из редакции удален. Сделано это было по решению заграничного партийного центра.

С устранением Черномазова исчез последний барьер, мешавший работе Д. Бедного в «Правде». Ни постоянная угроза оказаться в тюрьме, ни материальные лишения, ни инсинуации в печати не помешали поэту идти по избранному пути. Несмотря на все трудности, он сумел напечатать в «Правде» девяносто семь стихотворений, а всего в большевистских изданиях 1911 — 1914 годов — около двухсот. Он стал настоящим революционным трибуном, профессиональным литератором, бойцом пролетарской печати, и работа его в большевистских газетах и журналах прекратилась лишь тогда, когда все они были закрыты царскими властями.

Примечания

1. Здесь и ниже письма Д. Бедного к В. И. Ленину цитируются по публикации Л. Прямкова в кн.: «День поэзии». М., 1903, с. 245-248.

2. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, с. 117.

3. Там же.

4. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, с. 180.

5. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, с. 182.

6. «Демьянова газета» (нем.).

7. К суду по гражданскому иску.

8. «Исторический архив», 1959, № 4, с. 43.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница