Ритмы эпохи. Глава 4
Творческие дискуссии в двадцатые годы шли не только вокруг общих вопросов искусства. Вместе с ними обсуждались специфические проблемы поэзии: проблема стихотворной формы и поэтического языка.
Здесь также столкнулись две противоположные тенденции. Попыткам возрождения декадентства и формализма, попыткам искусственной ломки традиционного русского стиха, нигилистического отрицания законов поэтики, коверканья языка противостояли творческие устремления советских поэтов, направленные на обогащение и развитие основ русской поэтической речи. Точкой соприкосновения противоборствующих сил был вопрос о путях новаторских поисков в современной поэзии: должны ли сопровождаться они разрушением старых форм, отказом от национальной самобытности, субьективистской утонченностью лексики и поэтики, футуристическим произволом в языке — либо новаторство должно вдохновляться другим: стремлением найти слова и формы, отвечающие реалистическим задачам нового искусства, его революционному духу.
Демьян Бедный явился одним из самых горячих участников этой борьбы. Он был убежденным сторонником реализма. Декларируя свои творческие принципы, он писал:
На ниве черной пахарь скромный,
Тяну я свой нехитрый гуж.
Претит мне стих языколомный,
Невразумительный к тому ж.
............
Прост мой язык, и мысли тоже:
В них нет заумной новизны, —
Как чистый ключ в кремнистом ложе,
Они прозрачны и ясны.
(«Вперед и выше!»)
Действительно, в выборе приемом стихосложения Д. Бедный твердо опирался на традиции отечественной — письменной и устной — поэзии. Он отвергал «языколомный стих», бежал «заумной новизны» и шел «проторенной дорогой». Он культивировал те формы организации стиха, которые известны в классической русской силлаботонической системе, открывшей в свое время (в конце XVIII века) богатейшие выразительные возможности поэтической речи и закрепившейся в творчестве величайших русских поэтов. Он основывал на этой системе свой твердый, мужественный стих, противопоставляя его размытым формам декадентской поэзии с ее заунывной мелодикой, рваными ритмами, с демонстративным отказом от четких звучаний. Историко-литературное значение этой работы Д. Бедного хорошо выразил А. Воронский:
«Стих его демократичен, как демократичен и словарь: лишен выхолощенности, манерности, иностранных слов, зауми. В годы декаданса у нас шло усиленное приспособление поэтов ко вкусам изнеженной и тронутой червоточиной общего упадка буржуазии. Стих уходил от пушкинской народной простоты к бальмонтовской обсахаренности, к северянинской изнеженности, к блоковской воздушности, прозрачности и символике. Революция должна была раскрепостить стих, лишить его аристократической обособленности от народных масс. Демьян Бедный боролся за это раскрепощение стиха...»1
Относительно А. Блока надо оговориться, что «воздушностью, прозрачностью и символикой» далеко не исчерпывается его поэтическая система. Сам Д. Бедный отметил как-то, имея в виду поэму «Двенадцать», что Блок «своим тонким чутьем угадал» словарь и ритмы новой эпохи. Не без удовольствия рассказывал при это.м Демьян, что за рубежом, в кругах белой эмиграции, его «месяц или полтора крыли... за слова «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем», и только позже узнали, что это написал не Д. Бедный, а А. Блок 2. Вполне естествен и тот факт, что создатель «Двенадцати» был в курсе стихотворной практики Д. Бедного, — об этом свидетельствует упоминание его имени в полемической статье А. Блока «Без божества, без вдохновенья», направленной против поэтов-акмеистов3.
Не следует, однако, думать, что в области поэтики работа Д. Бедного была лишена творческих, новаторских стимулов, что здесь он не пробовал, не искал. Пет. он искал, но не ломал при этом устоявшейся системы, не разрушал ее, а старался ее разнообразить, что-то в ней усилить, что-то по-своему применить.
Наиболее широко Д. Бедный использовал в своих произведениях разностопный, «вольный» ямб, который раньше употреблялся лишь в особых жанрах поэзии: в комедии, басне. Д. Бедный заметно раздвинул границы применения этого размера. Он писал свободным ямбом не только басни, но и лирические стихи, поэтические декларации, сюжетные стихи героического содержания («Маяк», «О соловье», «Мой стих», «Товарищ борода»). Довольно часто пользовался он и трехсложными стиховыми размерами — тоже главным образом для создании высоких, торжественных ритмов (дактилем написана «Главная Улица», амфибрахием — «Революционный гудок», анапестом — «Трудовое войско»).
Что касается поисков новых ритмов, новых поэтических звучаний, то эти поиски, как и у многих поэтов, вели к разработке тонического, или акцентного, стиха, наиболее приближенного к особенностям живой речи. Но, в отличие от псевдоноваторов, Д. Бедный не допускал произвольного обращения с поэтической формой. Он презирал досужих стихотворцев, которые в интересах «чистой» новизны ломали привычный поэтический ритм. В своих новаторских исканиях он основывался на том, что «говорной» (речевой) стих существовал и раньше в отечественной поэзии, что его не надо выдумывать и сочинять, что он определен природою нашего разговорного языка.
Известно, что тоническая система стихосложения бытовала издревле в народном эпосе, в былинах и сказах. Одним из первых обратил на нее внимание Пушкин, применивший народный раешник в некоторых своих сказках. Д. Бедный отнесся к ним с живейшим интересом. Его привлекали многие замечательные особенности этих сказок: ритм, интонации, «растяжимость» строки, свобода рифмовки (с применением, в частности, рифм дактилических и гипердактилических) — все, что приближает их поэтический язык к народной скороговорке.
Выступая в 1931 году перед молодыми писателями, Демьян Бедный сказал: «Я эту скороговорку, столь пренебрегаемую литературными барами, но почему-то особенно любимую народом, вывожу умышленно на первое место. Довольно уже подержали в черном теле! Один только Пушкин гениальным чутьем уловил ритм и динамику размера, которым он написал знаменитую «Сказку о попе и о работнике его Балде»... Тут Пушкин, несомненно, был близок к разгадке нашей народной ритмики» (т. 8, с. 366—367).
Поначалу Д. Бедный стилизовал этот размер (в «Сказке о батраке Балде и о Страшном суде»), а потом более органично применял его в своем творчестве. Целый ряд стихотворных бесед, большинство фельетонов, сатирическое обозрение «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна», несколько стихотворений («Тяга» и др.) написаны этим райком. Автор продолжал разрабатывать и тот вид повествовательного, речевого стиха, мастером которого был Некрасов. Кроме повести «Про землю, про волю, про рабочую долю», этим стихом написаны «Степан Завгородний», «Хозяин» и другие произведения.
Любопытны и те виды строфики (кроме обычных, традиционных), которыми пользовался Д. Бедный. В ряде случаев он прибегал к методу многократного рифмового повтора, увеличивавшего размеры обычной строфы. Примером может служить стихотворение «Братские могилы». В нем с помощью однородной рифмовки автор постепенно наращивает поэтическое звучание, придавая стиху торжественность и строгость. Тем же приемом поэт всячески разнообразил традиционную строфику. Скажем, «Благословение» он писал обычными четверостишиями, но в двух местах — в опорных по смыслу строфах (седьмой и девятой) — усилил этот строй, дав пятистишия с повторной рифмовкой. Нагляднее всего выражен этот прием в стихотворении «Честь красноармейцу!», которое составлено из пятистиший, но последняя строфа содержит шесть стихов, где пятый рифмуется с первым и с двумя предыдущими:
Горой, принесший гибель змею,
Твоих имен не перечесть!
Тебе — Вавиле, Фалалою,
Кузьме, Семену, Еремею —
Слагаю стих я, как умею,
И отдаю по форме честь!
Д. Бедный придавал большое значение рифме как одному из выразительных элементов стиха. Он не признавал ассонансов, в крайне редких случаях прибегал к белому (нерифмованному) стиху и требовал рифмы полновесной и точной. Опасность применения однообразных созвучий он преодолевал путем сочетания различных частей речи, варьирования грамматических форм (кадрили — хитрили, разбойных - войнах, холодею идею, невредим — поглядим), а также составной «каламбурной» рифмовкой (поп ли — вопли, Ломже — костолом же, думы — в поту мы, на Дон — ладан).
В подборе рифм поэт стремился не только к благозвучию и конструктивной прочности стиха, но и к заострению авторской мысли. Известно, что эту сторону поэтической работы превосходно сформулировал Маяковский: «Рифма возвращает вас к предыдущей строке, заставляет вспомнить ее, заставляет все строки, оформляющие одну мысль, держаться вместе», и далее: «я всегда ставлю самое характерное слово в конец строки и достаю к нему рифму во что бы то ни стало»4. Рифма — это, следовательно, не только созвучие, но и смысловая перекличка в стихе. У Д. Бедного есть стихи, в которых все смысловые ударения сделаны на рифмующихся словах, например «И там, и тут». Здесь концевые созвучия заключают всю схему стихотворения — не только конструктивную, но и смысловую.
Следуя тому же принципу, автор предпочитал выносить в конец строки имена собственные, а особенно — иностранные: дать смысловую рифму в обличительном стихотворении, «привязать» иностранную фамилию к русскому слову значило приковать к этим строчкам внимание читателя, выразить в них основную идею. Так рифмовались слова: Вильгельм — шельм, бобби — дроби, цергибели — погибели, дуче — круче и т. п. Наряду с этим новые слова, рожденные революцией, ставились автором в конце строки для того, чтобы они лучше прозвучали, легче запомнились читателю, вошли в речевой обиход. Так поэт подбирал рифмы к словам: субботник, MOИP, комбед, Доброхим, Сельмаги и др.
«Мне суждено купаться в стихни языка, чтобы писать»5, — признавался в одном из писем Д. Бедный. Вращаясь в этой стихии, поэт давал в своих произведениях настоящие образцы живописной и выразительной речи, отражающей языковую культуру самых разнообразных социальных слоев (чиновников, духовенства, интеллигенции, людей из парода). Ему не нужно было прибегать к грубым диалектизмам и нарочитым архаизмам для того, чтобы придать речи героев или языку рассказчика «крестьянский» колорит. Он обращался к широко распространенным формам народной лексики и фразеологии. Язык поэзии Д. Бедного — неоценимое художественное богатство, на этом сходились все его критики, об этом говорили М. Горький, А. Луначарский, А. Серафимович, Д. Фурманов, П. Павленко, М. Исаковский.
В спорах о языке, то и дело возникавших у нас в довоенные годы, Д. Бедный занимал совершенно определенные позиции.
Прежде всего он осуждал всякие проявления буржуазного снобизма и эстетства. Он не признавал особого, условного поэтического языка, культивируемого школой «чистого искусства», — языка полушепотов, полунамеков. Такой зыбкий, рафинированный язык, считал он, резко отграничен от живой речи народа. «Косноязычное шаманство, — заметил Д. Бедный, — бывает поэтично, но это не зрелая поэзия, туманы, одурь»6. По его убеждению, слово в поэзии лишь тогда может быть исполнено экспрессии, чувства, когда оно сильно своим логическим содержанием; между тем у сторонников поэтического «шаманства» субъективная эмоциональная окраска слова довлела над его смыслом, определяла его основное звучание.
Д. Бедный возражал и против псевдоноваторской «ломки» языка, против футуристических изысков. В повести «Царь Андрон» (1921) он рассказывал о том, как кривлялись «футуристы-диктаторы, смеша публику неимоверно», и в качестве примера цитировал стихотворение, состоящее из ублюдочных, карикатурных, лишенных всякого содержания слов: вульгарх, арабит, гарк, ам, енно, гит и т. п. О том, что «развелись у нас языколомы», которые то и дело норовят придумывать ненужные слова, писал поэт и позднее, в стихотворении «Кар-р-ра-ул!!» (1923).
Д. Бедный осуждал всякие попытки засорения литературного языка местными, провинциальными словечками, всякое стремление снизить общенародный язык до уровня вульгарной речи обывателей или подкрасить его расхожими галлицизмами. В этой борьбе за чистоту литературного языка поэт опирался на мысли и высказывания В. И. Ленина, ссылаясь в таких случаях на известную ленинскую записку «Об очистке русского языка (Размышления на досуге, т. е. при слушании речей на собраниях)»7.
«Почему я обращаю ваше внимание на простоту? — говорил Д. Бедный на конференции писателей в январе 1925 года, огласив упомянутый выше ленинский текст.— Разве та изломанность, та изощренность, та «закрученность», какую нам предлагают со стороны, есть какое-либо особое, наивысшее формальное достижение? Разве, когда писатель «закручивает» и напускает туману, то это есть прелестная оболочка для сокровенной и глубочайшей мысли? Ничего подобного! Пушкин писал ясно и просто...» 8
Итак, в языке поэзии Д. Бедный выше всего ценил классическую строгость и простоту. Незыблемой основой литературного языка он считал язык общенародный, оберегая его всячески от засорения, от формалистических изысков.
Значит ли это, что он рассматривал язык как мертвую сокровищницу, из которой можно лишь брать, ничего не создавая и ничем ее не обогащая?
Отнюдь не значит. Роль поэта в развитии литературного языка Демьян считал не пассивной, а активной. Язык литературы должен вобрать в себя богатство повседневного живого лексикона, включая просторечие, прозаизмы, язык полемики, митинга и газеты. Вовлечение масс в революционный процесс вызвало огромные изменения в языке — поэт должен чутко улавливать эти изменения, вводить в литературу новые слова, новые речевые обороты. В своем творчестве Д. Бедный использовал немало слов, обозначавших новое в жизни народа (комбед, субботник, нарком, главк, партиец, нэп, комсомол), широко пользовался политической фразеологией, элементами публичной речи.
Д. Бедный знал множество идиом и часто вводил их в стихи; общеупотребительные народные выражения, ходовые сочетания слов придают языку самобытный характер, усиливают его образность и картинность. Автор тонко чувствовал эмоциональную сторону разговорного языка, выражая ее в коротких и броских фразах, речитативе, пословицах, поговорках. Он применял полногласные формы слов: прижалося, согнулося; или уменьшительные: вихрастенька, глазастенька; или парные: мироеды-душегубы, соха-кормилица, подростки-подружки; а также народный синтаксис: повторы слов в пределах фразы, перестановку сказуемых и подлежащих, нагнетание эпитетов и т. п. Язык Д. Бедного был поистине «с народным говором в ладу».
Своеобразную роль играли в языке Д. Бедного архаизмы. Поэт обращался к ним редко и лишь с определенной стилистической целью. Так, архаизм служил у него синонимом прошлого («опое время, оные дни»), помогал придать фразе иронический смысл («у поэтов в оны годы социальный был заказ»); исключительно в пародийном плане употреблялись церковнославянизмы («Аз, грешный, мало смыслю в коже» и т. п.). Но довольно часто — и особенно в последние годы — автор применял архаизмы, заимствуя их из арсенала народно-поэтической речи, для того, чтобы сообщить стиху торжественное звучание.
Наконец, Д. Бедный признавал право художника на словотворчество, если оно усиливает выразительность поэтического слога и не противоречит структурным особенностям языка. Он создавал неологизмы, не выдумывая слова, а используя богатейшие фонды народной лексики и приемы народной фразеологии. Он переводил общепринятые слова из одной грамматической формы в другую, контаминировал собственные имена, варьировал различные словесные элементы.
Чаще всего он пользовался этими приемами в сатире. Придавая стиху ироническую или сатирическую окраску, он искусно деформировал и нарицательные слона. и иностранные выражения («плацдарм устроив эйн-цвей-дрейно»), и — с особенной щедростью — имена и фамилии, переводя их то в глагольные формы (перефордит, оболдуинит, гуверит), то в прилагательные («фондер-гетманской работы»), то сочетая их друг с другом или сливая с другими словами (Иуденич, Либердан, Чембзолин, Ллойдджорждания, Деника-воин, Кулак-Кулакович).
«Учитесь овладению словом, — говорил Д. Бедный слушателям Рабочего литературного университета.— Слово — это ваше дело... Это оружие, которое не терпит фальши». Работайте над языком своих произведений, советовал он, «по не так, чтобы слова владели вами, а чтобы вы владели словами» 9.
Очевидно, что и в постановке проблем поэтической речи, и в собственной своей работе над языком Д. Бедный не был догматиком, а тем более архаистом.
В свое время Д. Бедный прославился как страстный собиратель книг. Он был обладателем библиотеки, которая к середине тридцатых годов насчитывала тридцать тысяч томов. В ней, помимо русской и мировой, классики, были древние грамоты, летописи, документы, комплекты старой периодики, архивных изданий, фольклорных материалов, наконец, обширное собрание словарей. Но библиотека эта являлась не просто коллекцией редкостей, а творческой лабораторией. «Я очень много читаю и работаю как мастеровой»10, — признавался Д. Бедный в одной из бесед. Книжные богатства эксплуатировались им для разнообразнейших целей, в частности как документы эпохи, из которых он черпал материал для своих произведений. Но чаще всего Демьян пользовался ими для совершенствования своего поэтического языка. При всей присущей ему лингвистической эрудиции, при отличной памяти он постоянно обращался к лексическим справочникам, литературным памятникам, словарям.
Трудился Д. Бедный ежедневно по многу часов. Его автографы храпят следы кропотливой черновой работы: в них много переделок, вычерков, исправлений, трех-и четырехкратные варианты одних и тех же строк. «Едва ли многие знают, — рассказывал Л. Воронский в 1922 году, — с каким вниманием и тщательностью проверяет он написанное...» 11. А сам поэт в стихотворении «О писательском труде» сравнивал себя с трудолюбивой пчелой.
Примечания
1. Л. Боровский. Литературно-критические статьи, с. 349.
2. См.: Д. Бедный. Писать правду жизни... — «Новый мир» 1963, № 4, с. 220.
3. См.: А. А. Блок. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 6. М.— Л., 1962. с. 183.
4. В. Маяковский. Полн. собр. соч., т. 12, с. 105, ЮГ».
5. Письмо от 26 июля 1929 г. — Архив Д. Бедного (ИМЛИ).
6. Из неопубликованных записей. — Архив Д. Бедного (ИМЛИ).
7. См.: В. И. Ленин. Полн. coбp. соч., т. 40, с. 49.
8. «Правда», 1025, 15 января.
9. «Новый мир», 1963, № 4, с. 219.
10. С. Ромов. Встреча с Демьяном Бедным. — «Литературная газета», 1930, 14 сентября.
11. А. Воронский. О писателе и читателе. — «Правда», 1922, 5 мая.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |