Фронтовое кочевье. Глава 3

Успех творческой работы Д. Бедного, по словам А. В. Луначарского, объяснялся тем, что он «сумел найти форму, которая чрезвычайно популярна», что, «занимая свои темы у жизни», отражая «подлинную социальную реальность», он старался перечеканить свои наблюдения в «четкую монету» поэтических образов¹.

По существу, о том же говорил и сам поэт, когда ему приходилось касаться своей творческой работы.

«...Я бился над той формой, которая мне присуща. Она мне долго не давалась, если вы знаете мои первые стихотворения... Я пробовал, где этот самый доходчивый слог, и увидел, что я его правильно нащупал»².

Что же это за особая «форма», которую искал, нащупывал, над которой «бился» и которую настойчиво разрабатывал в своем творчестве Д. Бедный?

Каждый, кто пытался проникнуть в писательскую лабораторию Д. Бедного и кто хотя бы в общих чертах определял истоки его творчества, давал ответ настолько убедительный и очевидный, что он почти не требовал доказательств: в основе поэтического стиля Демьяна Бедного, утверждали они, лежат установившиеся, общепризнанные, традиционные, классические формы русского стиха, русской образной поэтической речи, которые в сочетании с необычайным богатством авторского словаря, основанного на знании всех тонкостей и переливов народного языка, давали превосходный художественный эффект.

В этой формуле все как будто верно.

Действительно, в эпоху самой бурной ломки установившихся форм, в эпоху яростных споров и неутомимых исканий, имевших своей целью решительное обновление поэтической техники, Демьян Бедный явился художником, демонстрировавшим свою верность литературным традициям и опиравшимся на творческие завоевания русских поэтов XIX века.

Тезис этот кочевал из статьи в статью, из очерка в исследование, из критического этюда в мемуарный рассказ. Д. Бедный как бы сам подтверждал его, заявляя: «Надо учиться. У кого? У классиков». «Только враги и недоумки могут уверять нас, что изучение классических творческих приемов есть уход от современности» (т. 8, с. 358, 362). Или:

Так наследство их жизненно,
Так мал причиненный ему временем урон,
Что вследствие такой неизменности,
Иль, точнее, нетленности,
Есть в нем разгадка некоторых сторон
Нашей современности.
(«На высшую ступень»)

Д. Бедный был далек от попыток искусственного прилаживания фактов действительности к образам, ситуациям, формам, разработанным поэтами прошлых времен. Он не подгонял живую жизнь к литературным традициям, и это дало ему основание искать в наследии классиков «разгадки» некоторых сторон современности.

Дело заключалось, однако, не только в умении наблюдать жизнь обогащенным зрением человека мыслящего, сопоставляющего, усвоившего опыт литературных предшественников, но и в том, какими же художественными средствами отображать эту жизнь. Может быть, и наука-то вся состояла в добросовестном восприятии того, что было отобрано из этого опыта? Может быть, «продолжать» — это значит повторять? А «держаться традиций» — значит противиться новому? Может, и впрямь следует делить художников нашего времени на «архаистов» и «новаторов» и тогда Демьян Бедный, поэт революции, которого Б. Пастернак, как мы увидим ниже, называл «Гансом Саксом нашего народного движения», то есть мейстерзингером великой эпохи, попадает в безнадежные «архаисты»?

На этот вопрос многие давали ответ, удивляющий своей простотой: Д. Бедный не был архаистом в точном значении этого слова, да и не был архаистом вообще, ибо в старые формы он вкладывал новое содержание. О том же, какое обличье принимали при этом старые формы, мнения расходились.

А. Сурков, например, считал: «Демьян Бедный скрещивал в своем творчестве строй русского классического стиха с традицией фольклора и содержанием взрывал этот строй, придавая стиху новое звучание»³.

Совсем просто трактуют вопрос современные критики: по мнению И. Кузнецова, поэт «приспосабливал эту (т. е. старую.— И. Э.) форму для выражения революционного содержания» и лишь придал ей «свои индивидуальные черты, которые выразились в своеобразно разработанной поэтом ритмике стиха» ⁴. По утверждению А. Монастырского, «традиционные формы, жанры и приемы (тем более — традиционные сюжеты и образы) были для Д. Бедного чаще всего лишь внешней оболочкой, в которую он искусно облекал новое, из жизни взятое содержание»; существенной особенностью его поэзии являлось «органическое сочетание» элементов старых и новых⁵.

Итак, Демьян Бедный никогда не был в поэзии открывателем, первопроходцем. Он либо «взрывал» старые формы новым содержанием, либо «приспосабливал» первые ко вторым, либо искусно их «сочетал».

Так ли это на самом деле?

Чтобы не ошибиться в ответе, обратим внимание на следующие обстоятельства.

К наследию классиков Д. Бедный относился аналитически. Призывая «учиться» у них, он требовал «не подражать им безразборчиво, а в каждом отдельном случае стараться уяснить себе, почему именно эта, а не другая форма была избрана классиком для безукоризненного выражения своих мыслей, чувств и наблюдений» (т. 8, с. 358).

Поэт не признавал слепого, безотчетного преклонения перед культурной традицией. Он благоговел перед Крыловым, считал его «гениальнейшим баснописцем-сатириком» и в то же время заявлял:

Я — ученик его почтительный и скромный,
Но не восторженно-слепой.
Я шел иной, чем он, тропой,
Отличный от него по родовому корню...
(«В защиту басни»)

Вопреки распространенному мнению, Д. Бедный вовсе не был убежден в том, что новое содержание, влитое в старую форму, является совершенным выражением мысли художника (хотя сам он в первые годы революции нередко прибегал к этому способу поэтического воплощения злободневных жизненных тем; тогда это определялось потребностью времени). Он понимал, что форма не инертна к содержанию, что старая форма может выдержать нагрузку нового жизненного материала лишь в том случае, если она будет видоизменяться, обновляться, утрачивать свои архаические черты. Процесс этот не самопроизволен, его осуществление зависит от творческой инициативы, от поэтической индивидуальности художника. Так и сформулировал позднее этот принцип Д. Бедный в своей статье «Песельники, вперед!»: «Пропоем такую песню, чтобы в ней была вся наша душа, и тогда эту песню запоет весь народ» (т. 8, с. 336).

Следовательно, «традиционализм», о котором мы говорим, становится плодотворным началом лишь при новаторском решении поэтом своих художественных задач.

А такой подход неизбежно ведет к созданию новых поэтических форм. Это диктуется ходом всей жизни, диалектикой общественного развития. Д. Бедный призывал писателей «включиться своевременно в тот творческий поток, которым сносится, смывается старое и создаются новые формы жизни» (т. 8, с. 359). Художественное новаторство, по его мысли, заключено не в ухищрениях отвлеченной поэтической формы, а в умении найти такие средства выражения мысли, которые более всего соответствуют новизне самой жизни, сложности нашего мировосприятия, силе наших чувств. «Из глубины этого потока, — продолжал он, — выйдут создатели и новых литературных форм, которые будут соответствовать новому содержанию литературы и новым формам жизни» (т. 8, с. 359).

А. Воронский еще в начале двадцатых годов отмечал, что Д. Бедного стараются не признавать многие из «старых испытанных жрецов». «Помилуйте, — говорят они, — какой же это писатель и поэт: никакого заумного и сверхумного мира не открыл, утонченных переживаний не обнаружил, а писал о живоглотах, кулаках, попах, крестьянах, рабочих и пр. и пр.». Критик им отвечал: «Совершенно правильно. Демьян Бедный ни единой заумной Америки не открыл, но зато нашел миллионного читателя...»⁶ И нашел его, добавим мы, на путях создания тех новых форм, которые впитали в себя многие достижения прошлой литературы, но все же не были идентичны старым формам русской поэзии. То есть он нашел своего многомиллионного читателя на путях движения вперед, на путях творчества, а не эпигонства. Недаром и Луначарский, столь высоко ставивший «массовость» и реализм как признаки стиля поэта, говорил: «Хорошо, что у него есть своя творческая инициатива, что он старается идти вперед»⁷.

Можно, конечно, решать проблемы новаторства в полном отрыве от литературных традиций, путем насыщения поэтической ткани всяческой новизной.

В первые годы советской эпохи немало литераторов выступало под знаменем полного обновления изобразительных средств нашей поэзии, под лозунгом «революции формы». Они видели сущность художественного новаторства в отказе от «устаревшей» поэтической техники, от прежнего словаря. Идея «революционного формотворчества», которую с особой экзальтацией пропагандировали футуристы, так же далеко (а пожалуй, и еще дальше) уводила поэтов от жизни, как и насыщенная индустриальными образами лирика «кузнецов».

В ту пору расплодились у нас литературные школки, вытащившие на свет потрепанные лозунги буржуазного эстетизма. Это были остатки распавшихся дореволюционных буржуазных течений (символизма и акмеизма), которые приобрели новые имена («цех поэтов», «футуристы», «имажинисты», «биокосмисты»), но пели старые песни. Они хотели навязать советской поэзии безыдейность и пессимизм, отвлечь ее от современности; они насаждали новое, подсахаренное, эстетизированное мещанство.

Естественно, творчество Д. Бедного вызывало в этом лагере раздраженные отклики. Один из теоретиков имажинизма В. Шершеневич писал о «дурном влиянии государства на искусство», усмотрев сие в том, что государство «поддерживает искусство пропаганды, тенденциозное искусство». Кого же имел в виду Шершеневич? Он ополчился на «демьянов бедных и так называемых пролетарских поэтов», которые — по его словам — «не несут никаких завоеваний ни в области формы, ни в области идеологии»⁸.

Д. Бедный отлично понимал природу этих литературных спекуляций: в словах имажиниста звучал голос людей, которым претил революционный оптимизм нашей поэзии. Всем своим творчеством Демьян противостоял бескрылой, жалкой, претенциозной лирике буржуазных эстетов. Как и прежде, не себя защищал он от нападок, а художественные принципы передового искусства. То, что в глазах декадентов «порочило» чистую музу, — близость к политике, к жизни — было предметом гордости советского поэта. Свое литературное кредо он выразил в стихотворении «О черте», написанном к новогоднему празднику 1920 года:

Среди поэтов я — политик, Среди политиков — поэт. Пусть ужасается эстет, И пусть меня подобный критик В прах разнесет, мне горя нет.

Нападали на Д. Бедного и деятели Пролеткульта. Его руководители — А. Богданов, Ф. Плетнев и другие — подходили к вопросам искусства с вульгаризаторских, псевдомарксистских позиций. Они считали, что новая культура может быть создана силами одного пролетариата, без участия всего народа, они хотели оторвать искусство от политики, культурные организации рабочего класса — от партии и государства. Это дало возможность проникнуть в ряды Пролеткульта сторонникам идеалистической философии, декадентам и формалистам. В. И. Ленин осудил попытки Пролеткульта «выдумывать свою особую культуру, замыкаться в свои обособленные организации...»⁹. Ленин настаивал, чтобы Пролеткульт рассматривал свои задачи как часть общеполитических задач рабочего класса и покончил с тенденциями автономизма.

Демагогический характер архиреволюционных фраз, которыми прикрывались идеологи Пролеткульта, ярче всего сказался в понимании ими вопроса о связи между политикой и искусством. Они уверяли, что гражданственность и агитационность отрицательно влияют на художественный уровень поэзии. Этот ложный постулат и определил отношение пролеткультовцев к Д. Бедному. Издававшийся ими журнал «Гудки» выражал недовольство тем, что ведущие советские газеты печатают агитационные стихотворения Д. Бедного¹⁰. А журнал «Кузница», ссылаясь на стихи Д. Бедного и частушки Маяковского, утверждал, что «перед пролетарскими писателями... встают задачи более серьезные, чем писание фельетонов на злобу дня»¹¹. По вопросу о социальном назначении поэзии поборники «чисто пролетарской» культуры легко смыкались с апологетами безыдейности, сторонниками «незаинтересованного» искусства.

Следует заметить, что против организационных принципов Пролеткульта — против автономизма и стремления занять монопольное положение в литературе — Демьян Бедный выступил еще до всех этих высказываний по его адресу. В басне «Центрошишка» (1918) он изобразил «рыже-красную», без толку горланящую птицу, которая

...норовит прибрать к рукам печать,
Стать первой скрипкою советской
«Центрокнижки», Судьей писателей...

Стараниями этой птицы (клеста) из числа лесных певцов несправедливо изгоняется талантливый дрозд. И вообще, заключает баснописец, —

Если сядет нам на шею центроклест,
Не получилось бы, смотрите, Центрошишки!

Д. Бедный высказал свое отрицательное отношение и к идейно-творческим принципам Пролеткульта. В стихотворении «Бил бы лбом» он высмеял дутое самомнение пролеткультовских поэтов, подчеркнув влияние на них буржуазной эстетики. Стихотворение это остро полемично и направлено против литературной практики Пролеткульта.

Известно, что на 2-й Всероссийской конференции Пролеткульта выступил А. В. Луначарский, который доказывал: творческое наследие классики принадлежит народу и великие гении искусства творили не для кучки потребителей, а для широких масс. «Гении не ваши, господа буржуазия, а наши, — заявил Анатолий Васильевич.— ...Такие гении должны занять почетное место в нашем пролетарском Пантеоне, ибо они еще послужат для свободного творчества мировой культуры, во главе которой идет пролетариат»¹². На слова оратора пролеткультовские недоросли отвечали, что у них есть свои гении, что дворянских гениев им не нужно. Теперь с ними сразился Д. Бедный:

Гений шествует за гением!..
— Эй, послушайте, юнцы,
«Пролетарским» самомнением
Зараженные певцы!

Я с тревогою сторожкою
Наблюдал ваш детский рост.
Вы пошли чужой дорожкою,
За чужой держася хвост...

Д. Бедный рос и формировался под живительным влиянием лучших национальных традиций русского искусства. В обстановке революции и гражданской войны эта великая школа сохраняла для него свое непреходящее значение. Д. Бедный с благодарностью вспоминал «родных писателей возвышенные книги» (стихотворение «Горькая правда»). Он написал стихотворное предисловие к поэме Пушкина «Гавриилиада», впервые после революции печатавшейся без цензурных изъятий. О Пушкине автор говорил как о великом национальном поэте, творчество которого стало нашим союзником в борьбе за интересы парода:

Друзья мои, открыто говорю,
Без хитростных раздумий и сомнений:
Да, Пушкин — наш! Наш добрый светлый гений!

Мы уже говорили о высоком пафосе гражданского патриотического стиха, который передался Д. Бедному от Державина и Пушкина. А любовь к сказовому стиху русской поэзии, так явственно выраженная в повести «Про землю, про волю...» — разве не дала она себя знать и в годы гражданской войны? Вспомним хотя бы «Сказку о батраке Балде и о Страшном суде», написанную в октябре 1918 года.

Уже но названию можно понять, что образцом для произведения Д. Бедного послужила «Сказка о попе и о работнике его Балде» Пушкина. Причем сюжет как бы продолжает пушкинскую сказку; от щелчков Балды поп умирает, Балду карают в суде, мучают его на барских конюшнях, доводят за три года до старости, а затем и до могилы. Потом красноармейская труба разбудила усопшего, и его изумленным глазам открывается невиданный мир:

Ни помещика нет, ни приказчика,
Ни старосты, злого доказчика,
Никто деревни не давит,
Сама собой деревня правит.

У Пушкина, в полном соответствии с народной традицией, батрак умнее, дальновиднее своего хозяина — в конечном счете он наказывает попа за скаредность и жадность. У Д. Бедного батраки вовсе изгоняют хозяев и утверждают новый строй жизни — поправка, которую внесла история. Текст, созданный современным поэтом, как бы дополнял знаменитую сказку; неслучайно оба произведения (А. С. Пушкина и Д. Бедного) были выпущены под одной обложкой.

Особенно тесно связана с опытом русской поэзии работа Д. Бедного-сатирика. И тут надо отметить новое не только в трактовке тем, но и в художественной ориентации автора. Если в иносказательных жанрах своей дореволюционной поэзии Д. Бедный был учеником Крылова и Щедрина, нынче важнейшими для него художественными образцами послужили произведения сатириков добролюбовской плеяды, славных деятелей «Искры» и «Свистка». Поэт, нам думается, недаром говорил в стихотворении «О черте»: «Там не без пользы мой свисток...» Этими словами он как бы заранее отвечал А. В. Луначарскому, который в статье «Будем смеяться!» (1920) призывал сатириков найти закинутый «богатырский свисток Добролюбова»¹³.

Что импонировало Д. Бедному в сатире «Искры» и «Свистка»? Прежде всего — ее боевитость и смелость, быстрота откликов на события, злободневность и полемичность содержания. Привлекал поэта импровизационный талант искровцев, их способность быстро находить творческий ключ к избранной теме, изложив содержание легким, гибким, непринужденным — близким к разговорному — языком. И наконец, умение использовать готовые поэтические образцы, вводимые в стих на правах пародий, перепевов.

Темы многих своих шуточных, иронических, сатирических стихов Д. Бедный решал в русле тех именно стилистических приемов, которыми пользовались поэты «Искры» и «Свистка». Так, фельетон, высмеивающий кадетских лидеров, которые пошли на поклон к германским оккупантам («В Германию цвей гренадирен с кадетской программой брели. «Марширен! Марширен! Марширен!..» и т. д.), от начала до конца выдержан в интонациях и ритмах известной баллады Г. Гейне «Гренадеры». Мотив, позаимствованный у немецкого классика, в данном случае лишь средство выражения темы; он не используется автором для критики литературного источника и не является пародией в точном смысле этого слова. Здесь мы имеем дело с ироническим перепевом, то есть с переосмыслением известной поэтической формы, которая облекает теперь совершенно иное содержание. Образы и весь интонационный строй, как правило, нарочито заострены; например, скорбные фигуры французских солдат, устало шагающих домой из русского плена, уступают место насмешливо-сатирическим образам политических бродяг, отщепенцев, готовых продать свою родину тому, кто им больше заплатит.

Аналогичным перепевом стихотворения Пушкина «Бонапарт и черногорцы», начинающегося словами «Черногорцы? — Что такое?» — Бонапарте вопросил...», является фельетон Д. Бедного «Вильсон и коммунисты» («Коммунисты? Что такое?» — Вудро Вильсон вопросил...»); перепевом двух произведений Пушкина («Утопленник» и «Кобылица молодая...») — фельетон «Утопленник».

Поэзию искровцев Д. Бедный неизменно связывал с творчеством Беранже (помня, в частности, что ведущий сатирик «Искры» В. Курочкин был одним из лучших переводчиков на русский язык произведений французского поэта). В стихотворении «Знаменательные поминки», написанном к 75-летию со дня смерти Беранже, Д. Бедный восклицал:

Как трогательны были усилия
Курочкина Василия,
Прикрывая усмешкой язвительность,
Балансируя на цензурном ноже,
Разъедать крепостную действительность
Мотивами Беранже!¹⁴

И все же Д. Бедный не повторял, а развивал достижения своих предшественников. Его злободневная сатира отличалась от сатиры искровцев своими агитационно-лирическими нотами. Это было свойственно уже дореволюционному творчеству поэта; сатира не отгораживалась от лирики глухою стеной, басня часто переходила в лирическую исповедь или ораторскую речь. Теперь сплав сатирического и лирического стал еще более прочным. Сатира Д. Бедного сильна ощущением положительного идеала, то есть ясным сознанием того, во имя каких социальных идей, каких утверждаемых поэтом общественных отношений ополчается она на все отжившее, ненужное и злое.

У нас есть все основания считать, что Демьян Бедный, которого справедливо относят к числу поэтов, наиболее преданных традициям классики, был в то же время неподдельным новатором. Его новаторство не лежало на поверхности, не кричало о себе, не сокрушало старых кумиров. Оно зиждилось на глубоко осознанном понимании диалектики жизненных и литературных процессов, согласно которой старое умирает не целиком, оно здоровой своей частью живет, оно трансформируется в новом, которое само по себе не могло бы возникнуть, если б не было старого.

Таким пониманием новизны Д. Бедный обеспечил жизнеспособность многим своим художественным творениям и оказал влияние на развитие всей советской поэзии.

Примечания

1. См.: А. В. Луначарский. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 2. М., 1964, с. 505, 506.

2. Из речи на открытии Рабочего литературного университета — «Новый мир», 1963, № 4, с. 220.

3. О советской поэзии. Доклад А. Суркова на III пленуме Правления СП СССР, — «Литературная газета», 1936, 16 февраля.

4. И. Ф. Кузнецов. Демьян Бедный — баснописец. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических паук. Томск, 1954, с. 15.

5. А. Р. Монастыре к и й. Об идейных и эстетических основах поэзии Демьяна Бедного. — В кн.: «Мичуринский государственный педагогический институт. Ученые записки», вып. 3. Мичуринск, 1958, с. 144—145.

6. «О писателе и читателе» (1922). — В кн.: А. Воронский. Литературно-критические статьи. М., 1963, с. ИЗ.

7. А. В. Луначарский. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 2, с. 505.

8. В. Шершеневич. Искусство и государство. — «Жизнь и творчество русской молодежи», 1919, № 28—29, с. 7.

9. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, с. 337.

10. См.: Н. Дегтярев. О советских журналистах.— «Гудки», 1919, № 1, с. 12.

11. В. Кириллов. О пролетарской поэзии, — «Кузница», 1921, № 7, с. 24.

12. «Грядущее», 1919, № 7-8, с. 14.

13. «Вестник театра», 1920, № 58, с. 8.

14. «Литературная газета», 1932, 17 июля.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница