7. «Разжигатель неуемный»

Дубленый полушубок, солдатская фуражка с красноармейской звездой, лицо, дышащее несокрушимым здоровьем, с чуть прищуренными глазами. Могучие плечи не умещаются в кадре. Таким он выглядит на фотографиях времен гражданской войны — поэт с лицом комдива и взглядом снайпера. Он и есть командир стихотворной дивизии, оснащенной чуть ли не всеми видами поэтического оружия. Повести, песни, марши, басни, сказки, агитсатиры, фельетоны, частушки — одним мановением руки он двигает их на врага. Он и есть снайпер, снайпер-артиллерист, посылающий свои снаряды так, что они всегда точно накрывают цель, производя опустошения во вражьем стане, вызывая ликование в рядах атакующих. Он и всеармейский горнист, и с полным основанием впоследствии скажет, что его «голос в годы фронтовые подобен часто был трубе...», трубе, зовущей

К борьбе с судьбой былой, кровавой.
К борьбе с попом и кулаком,
К борьбе с помещичьей оравой,
С Деникиным и Колчаком.

Не странно ли, что поп и кулак окажутся на первом месте среди врагов? Почему? Не хватило мастерства, чтобы выстроить противников в привычном порядке — сначала белогвардейские генералы, потом уж какие-то там попы и кулаки? Но, право же, для того чтобы поменять местами четвертую и вторую строку, мастерства не требуется. И стихотворение от этого не пострадает, напротив, все, казалось бы, станет на свое место: генералы, помещики, кулаки и попы. Однако при этом мы все же утеряем нечто совсем немаловажное — отношение поэта, его опенку вражеских сил.

Гражданская война — особая война. Здесь нет фронта и тыла в обычном понимании. В любой деревне пролегает фронт, хотя бы за сотни километров от него шли бои.

Англичане высадились в Мурманске, но незримая война идет и в тверской деревне, куда не суждено добраться не только интервентам, но и белогвардейцам. А война идет. Она идет за тех крестьянских сыновей, которые пойдут либо защищать новую власть, либо в дезертиры.

Белогвардейцам удалось потеснить красноармейские части. В захваченных ими деревнях объявлен рекрутский набор. Пойдут ли крестьянские сыновья в белую армию или сбегут в леса, будут пробираться к своим?

Красная Армия освободила новые районы. Дружно ли откликнется крестьянская молодежь на призыв военных комиссариатов? Молодая республика в огненном кольце. В городах бесхлебица, рабочие голодают, останавливаются заводы. Даст ли деревня хлеб?

Вот вопросы, от решения которых зависит исход войны, победа, будущее революции. И не царские генералы — главное препятствие на пути к их решению. И не иностранное оружие, которым щедро снабжают белую армию империалисты.

Надо мобилизовать и поднять дух тех, кто, не щадя сил, дерется с белогвардейской сворой, возбудить инициативу крестьян-бедняков, укрепить комбеды. И надо демобилизовать, обезоружить тех, чьими руками белые генералы пытаются вернуть помещичью власть, — тысячи и десятки тысяч обманутых солдат.

И здесь главный враг тот, кто еще держит деревню в экономической и идейной кабале, кто туманит мозги, сеет слухи и панику, поднимает восстания в тылу. Это кулак и поп. Перелистайте сотни страниц, которые написаны Демьяном Бедным в те годы, и прежде других на вас глянут звериное лицо кулака и лоснящаяся от жира со злобной ухмылкой рожа «духовного отца». Именно на 1918—1919 годы падает большинство антипоповских стихов Демьяна, о которых речь еще пойдет впереди. Он не был близорук и хорошо видел, куда бить.

Разрывные снаряды его стихов рвались по видимым каждому и по скрытым еще от многих целям. И непосредственно по белогвардейской «тле», и по тому, кто был ее оплотом, ее надеждой. Он писал для тех, кто на фронте, он и сам был с ними «разжигатель неуемный», кочующий по фронтам в вагоне-теплушке.

Разжигатель неуемный —
Я кочую по фронтам.
Мой вагон дырявый, темный,
Нынче здесь, а завтра там.

      («Жесткий срок»)

Его видят и под Гатчиной в дни второго наступления Юденича на Петроград, и, позднее, на белопольском фронте, под Орлом, и под Самарой. И это он в Чапаевской дивизии пробирается, пригнувшись, по окопам, чтобы непосредственно в бою, от имени и по поручению ВЦИК, наградить часами отличившихся бойцов. Кстати, именно здесь, в Чапаевской дивизии, ему расскажут, как в комитет бедноты пришел издалека оборванный старик крестьянин и был здесь «одет с головы до ног» в добротную одежду. И он напишет об этом одно из самых проникновенных стихотворений «До этого места»:

В промокших дырявых онучах,
В лохмотья худые одет.
Сквозь ельник, торчащий на кручах,
С сумой пробирается дед.
...Вперед на дымки деревушки
Идет старичок чрез овраг.
Над крышею крайней избушки
Кумачный полощется флаг.

И закончит стихотворение подлинными словами старика:¹

«До этого места, ребятки,
Я шел ровно семьдесят лет».

«...Он сросся с жизнью, — скажет о нем позднее чапаевский комиссар Дмитрий Фурманов, — оттуда черпает свой материал, а не высиживает его за столом, не поражает, а изображает...»² Влиятельность его стихов объясняется именно их жизненной основой, тем, что они — плод непосредственной связи с жизнью, вдохновлены и подсказаны ею. И он обращает их не только к фронтовикам, но еще чаще к тем «кровным братьям-мужикам для глаз — далеким, сердцу — близким», к тем «горемыкам-беднякам», которых Пров Кузьмич, змей Еремей да отец Ипат подбивали на бунт. Повести «Красноармейцы», «Мужики», «О Митьке-бегунце и его конце», стихи о попах — скольким десяткам и сотням тысяч они открывали глаза, объясняли смысл происходящего, разубеждали и убеждали!

С этим читателем поэт разговаривает и от первого лица, и от лица своего героя деда Софрона, «пахаря вольного, трудолюба хлебосольного, злейшего врага породы дармоедской», ревностного агитатора за Советскую власть («Песня деда Софрона», «На завалинке», «Дед Софрон на завалинке», повесть «Рабоче-крестьянская власть — отчет деда Софрона о VII съезде Советов»³ и др.).

В стихах дед Софрон проходит эволюционный путь от просто злейшего врага породы дармоедской до «коммуниста ярого, человека старого, старого, да бывалого». Образ этот располагает к себе мужика и своей «биографией», и своей крестьянской рассудительностью. Читатель верил в существование этого идущего «по дорожкам, по проселочкам» Руси, присаживающегося на завалинке деда той наивной и завидной верой, какой впоследствии некоторые читатели будут верить в существование Василия Теркина.

Самое главное в поэтической работе Демьяна тех лет именно стремление помочь крестьянину-труженику победить в своей душе крестьянина-собственника, твердо укрепиться не только в вере в новую власть, но и в необходимости драться за нее.

Никто не сделал столько, сколько Демьян Бедный и для прямого разоблачения белогвардейщины, никто не создал таких ярких агитсатир против Врангеля, Юденича, Деникина и других белогвардейских вояк. Вспомним непревзойденный сатирический «Манифест барона фон Врангеля». В нем использован так называемый макаронический стих, где смешиваются слова разных языков. Этот стих у Бедного просто виртуозен:

Ихь фанге ан. Я нашинаю.
Эс ист для всех советских мест,
Для русский люд из краю в краю
Баронский унзер манифест.

Комический эффект словосочетаний особенно воздействует на читающего потому, что в нем не чувствуется никакого авторского усилия, разноязычные слова плотно прилегли друг к другу.

Да, делать страшное смешным, достойным презрения — великий дар. И Демьян умел это делать. Полковника Булак-Балаховича он превратит в Кулак-Кулаковича, генерала Юденича в Иуденича, Деникина — в Денику-воина, одного из свирепых вояк наповал сразит презрительной кличкой:

Чтоб надуть «деревню-дуру»,
Баре действуют хитро:
Генерал-майора Шкуру
Перекрасили в Шкуро.

      («Генерал Шкура»)

В написанной частушечным размером сатире «Генерал Шкура» он повторит хлесткий припев «Ай да Шкура, ай да Шкура», как говорится, с притопом, с присвистом. И можно себе представить, какое впечатление среди солдат самого Шкуро производила такая залетевшая в окопы листовка А они залетали, эти листовки. И в белой армии среди солдатской массы агитки Бедного имели хождение немалое, переходили из уст в уста. Не зря же белогвардейская пропаганда распространяла в своих войсках фальшивки, подписанные его именем. И он писал в ответ стихи «Правда-матка, или Как отличить на фронтах подлинные листовки Демьяна Бедного от белогвардейских подделок под них». Взглянем на это стихотворение:

Мои ль стихи иль барские,
Друзья, узнать легко:
Одной дороги с Лениным
Я с давних пор держусь,
Я Красной нашей Армией
Гордился и горжусь...
В моем углу два образа:
Рабочий и мужик.

Это о содержании. Но и:

Еще, друзья, приметою
Отмечен я одной:
Язык — мое оружие, —
Он ваш язык родной...
Из недр народных мой язык
И жизнь и мощь берет...

А и в самом деле, ведь не только по содержанию, но и по языку стихи Бедного узнаются сразу. И никакой самый искусный имитатор не мог подделать их безнаказанно, обязательно оговорился бы, сфальшивил. Язык агиток Бедного не только корнями связан с народной речью, он в эту пору вбирает в себя солдатскую речь, даже как бы сознательно опрощается, огрубляется. Солдатская психология, как никому, понятна поэту, он знает цену солдатской шутке, неизбежное пристрастие фронтовика к крепкому, соленому словцу и не прочь сам подбросить ему прозрачный намек. Маяковский восхищался песней Бедного, в которой тот обозвал новое невиданное, наводившее ужас оружие — танк — «Танькой», и у красноармейцев «сразу пропал весь страх перед этим чудовищем. «Танька» — это понятно, это не страшно...»⁴

Историю этой озорливой песни сам Демьян Бедный рассказывал так: «Мне во время наступления Юденича на Ленинград пришлось в несколько часов изготовить песню, высмеивающую белогвардейские танки. Принимавший по междугороднему телефону мою песню товарищ среди приема телефонограммы говорил:

— Под Лиговым пушки бухают!

— Слышно в редакции?

— Слышно.

А я опять диктую.

— Ванька, глянь-ка: танька! танька!
— Не уйдет от нас небось!
Как пальнет по таньке Ванька,
Танька, глядь, колеса врозь!

Я умышленно написал «Танька, глядь», так как знал, что бойцы обязательно «глядь» в другое созвучное слово переделают, в слово значимое, оскорбительное и полное пренебрежения к белым «танькам». Такой мой прием не указан никакими руководствами по поэтике, но он был оправдан своей действенностью. Бойцы смеялись, приободрялись и перли на «танек».

Озорство и грубоватость Демьяна располагали к нему сердца. Он был свой — мужицкий, и его слушали, ему верили. А он не уставал повторять, вдалбливать одни и те же мысли. В фельетоне, в сказке, в стихотворной повести, в песне. Да, он агитатор, тот самый партийный агитатор, который берет самый известный всем его слушателям пример и направляет все усилия на то, чтобы, пользуясь этим, всем и каждому знакомым фактом, дать массе одну идею, возбудить в массе желание активного действия, недовольство и возмущение, стремление изменить положение. И справедливо говорил Демьян Бедный, что важнейшее дело, «чтобы в художественном произведении чувствовалась писательская взволнованность. Без этого произведение не имеет агитационной силы...» Страстной убежденностью и взволнованностью дышат его стихи. Часто на отделку не хватало времени. Впоследствии он говорил: «Отбивающийся от врага товарищ у меня просит винтовку. Я должен ему ее дать немедленно, а не говорить: «Погоди, я ее серебром отделаю!» И даже пытался оправдать это как принцип рабочего поэта в любые времена. И был не прав. Не прав в том, что сторону формальную считал чем-то вроде отделки, украшения. Но в те боевые времена действительно «годить» было некогда. К тому же выручала стихийная сила таланта. Вспомним только что приведенный пример того, как и в каких условиях создавались стихи о танках — «таньках». Но ведь так писались почти все стихи тех лет. И тому, что Бедный повторялся, что далеко не все стихи в художественном отношении совершенны и что многие из них растянуты, удивляться не приходится. Поразительно то, что в таких условиях поэт создавал произведения столь совершенные в своем жанре, как сатирический «Манифест барона фон Врангеля» или знаменитая красноармейская песня «Проводы».

И если стихи, подобные «Манифесту...», были как бы вершиной сатирической, обличительной лиры Бедного, то «Проводы» — подлинная вершина его песенного лирического творчества. Им в ту пору было создано немало боевых революционных песен («Коммунистическая Марсельеза», «Красноармейская звезда» и др.) и многие из них пелись, но ни одна так не пришлась по душе народу, как «Проводы», не обрела такой долговременной жизни в эпоху, когда жизнь даже отличных песен оказывается столь недолговечной.

Писать красноармейские песни, как сам Бедный об этом свидетельствует, он начал по совету Ленина:

«Припоминаю случай с В.И. Лениным. Владимир Ильич как-то, в 1918 году, беседуя со мной о настроении фронтовиков, полувопросительно сказал:

— Выдержат ли?.. Не охоч русский человек воевать.

— Не охоч! — сказал я и сослался на известные русские «плачи завоенные, рекрутские и солдатские», собранные в книге Е.В. Барсова «Причитания северного края».

...Надо было видеть, как живо заинтересовался Владимир Ильич книгой Барсова. Взяв ее у меня, долго он мне ее не возвращал. А потом при встрече сказал: «Это противовоенное, слезливое, неохочее настроение надо и можно, я думаю, преодолеть. Старой песне противопоставить новую песню. В привычной, своей, народной форме — новое содержание. Вам следует в своих агитационных обращениях постоянно, упорно, систематически, не боясь повторений, указывать на то, что вот прежде была, дескать, «распроклятая злодейка служба царская», а теперь служба рабоче-крестьянскому, Советскому государству, — раньше из-под кнута, из-под палки, а теперь сознательно, выполняя революционно-народный долг, — прежде шли воевать за черт знает что, а теперь за свое и т. д.».

Вот какую идейную базу имела моя фронтовая агитация».

Но одно дело — база, иное — создать на ее основе песню, совершенную по содержанию и форме. Как это часто бывает, поэт, вероятно, не сразу оценил собственное творение. Написав «Проводы» во время пребывания на Восточном фронте, он не публиковал стихи отдельно, а включил девятой главой в поэму «Красноармейцы», напечатанную в декабре 1918 года в газете «Беднота». Музыку к песне написал композитор Д. Васильев-Буглай, превосходно почувствовав пронизывающий ее молодой оптимизм, ее залихватскость. Это способствовало небывалой ее популярности не только в военные, но и в послевоенные годы. Популярность эта особенно выросла именно в 20-е годы, когда новобранец уходил не на фронт, а в мирную армию, ставшую в те годы не только боевой, но и культурной силой, школой молодых строителей социализма. Более двух десятилетий совершала эта песня свое триумфальное шествие по городам и селениям. Пели ее на любой вечеринке, при гостях, в избе-читальне и на свадьбах и, конечно, при призывах в армию. И право же, было что-то невыразимо прекрасное и трогательное в том, когда родители-коммунисты, провожая сына-комсомольца в армию, голосили:

В Красной Армии штыки,
  Чай, найдутся,
Без тебя большевики
  Обойдутся.

И тут же изо всех сил костили себя:

Будь такие все, как вы,
  Ротозеи,
Что б осталось от Москвы,
  От Расеи?..

Что вспоминалось им? Собственная боевая юность? Или, быть может, то, как их провожали с этой песней в Красную Армию служить?.. И не было ни одного русского парня, который бы не знал этой песни: она стала как бы его боевым кличем, хотя самое содержание уже давно не отвечало тем новым реальным отношениям между родителями и детьми, которые сложились на рубеже 20—30-х годов.

Ни один поэт никогда не завоевывал такой массовой популярности, как Демьян Бедный в эти годы. Нужны были особые условия существования такого огромного и в то же время как бы одноликого, стоящего на одном уровне культурного развития читателя. Сейчас, спустя десятилетия, трудно даже себе представить популярность Демьяна Бедного на селе в 20-е годы. Впрочем, этому есть неумирающее свидетельство, может быть самое достоверное из свидетельств, — свидетельство поэтическое. Именно в те годы другой поэт, побывав в родной деревне, отметит как неотъемлемый признак новой советской деревни то, что здесь

Поют агитки Бедного Демьяна,
Веселым криком оглашая даль...

      (С. Есенин, «Русь Советская»)

Примечания

1. См. газ. «Коммунист» (Саратов), 13 апреля 1963 года.

2. ИМЛИ, рукописный отдел. Архив Д.А. Фурманова.

3. В повести излагается стихами содержание доклада В.И. Ленина на VII съезде Советов.

4. В. Маяковский, Полн. собр. соч. в тринадцати томах, т. 12, Гослитиздат, М. 1959, стр. 486.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница