Агит-песня
Бодрящее значение боевой песни давно известно. Песня сопровождает воинов в походе, скрашивает нудную лагерную учебу, подымает дух и организует шаг. Солдат любит хорошую маршевую мелодию и заучивает ее охотно. Походные певцы-запевалы всегда высоко ценились. Обычно это баловни-любимцы. Ими гордятся, им многое прощается. Полковой запевало несомненный художник, ибо заразить своим певучим настроением деревянную душу казармы — нелегко. Надо носить в себе целый оркестр гремучих мелодий, чтобы расшевелить на полчаса людей, которых в продолжение суток обращают в бездушных манекенов. Запевало — это особый вид музыкантского таланта. Его главное назначение — внушение удали; плясовой бодрящей песней сообщить вдохновение бодрости; перестроить унылый уклад мертвящей военщины на веселые лады хоровода. Полковой песенник — душа казармы, баловень и любимец. Вот этим-то баловнем в 1918 — 1920 годах казарма и избрала нашего Демьяна Бедного.
Существует такое сказание о боевом поэте Тиртее эпохи мессенских войн. Спартанцы, угнетаемые поражениями, обратились к афинянам с просьбой дать им полководца. Афиняне в издевку им послали хромого школьного учителя Тиртея. Но этот элегический певец военной доблести своими атаковыми маршевыми песнями неутомимо и настолько удачно воспламенял спартанцев, что победа стала их спутницей.
Энергичные, стремительные военно-агитационные стихи Демьяна Бедного сыграли большую роль в годы гражданской войны. Песня «Проводы» создана им в 1918 году на фронте и сразу же стала любимицей Красной армии. Ныне она напечатана во всех памятках и руководствах для молодого красноармейца. К чему? Она и так известна всем, начиная от октябрят. Песня эта содержит семнадцать четверостиший; стиховая строка коротка и напевна: она органически вкладывается в известную, ей присвоенную мелодию украинской буффонной песенки о комарике. По внутреннему своему содержанию она хороша цельностью, завершенностью. Чувствуется, что она вылилась у автора, как песня соловья, услаждая самого творца ее в каждой строфе и вдохновляя его к последующей.
Грустящий паренек не должен быть ошарашен оголтелой агитацией: это дает всегда обратный результат, звучит фальшиво и отталкивает. Нет. Песня заводится с тихого воспоминания только что пережитой, саднящей грусти расставания.
Как родная мать меня Провожала,
Как тут вся моя родня Набежала...
Родная картина, кровная, милая... Хорошо! Серый, рыхлый, еще не отрешенный от избяных запахов паренек чует родное; перед взором встают домашние, жалеют его, соболезнуют. И так это сладко: тебе сочувствуют, ты — центр внимания и печали. Суетясь, толкаясь, с испугом, недоумением и слезами квохчут:
А куда ж ты, паренек?
А куда ты?
Жалеют, причитают, советы жалейные присоветывают:
Не ходил бы ты, Ванёк,
Да в солдаты!
Ох, не хотелось уходить от родимых полей; и синие, как небосклон, глаза соседочки так больно наплаканы...
Лучше б ты женился, свет,
На Арине...
Уже треть песни спета, и эта треть еще не содержит агитации. Даже совсем наоборот: она будит в молодом красноармейце тоску по дому, стремление к тихой своей обители. Искуситель-хор действует сильными средствами: вызывает образ покинутой, беспомощной матери-старушки; хозяйство остается без призору, как раз когда ему настала пора цвести: ведь сколько земли помещичьей отошло к миру! И зазнобушка будет скучать... И пропадешь ни за что: дома все ясно, а там, на чужбине, все так туманно, шатко, неразбериха какая-то. В конце концов, если уж действительно так необходимо воевать, то одним больше в армии или одним меньше: какое это имеет значение!
Этот наивный силлогизм должен подействовать:
В Красной армии штыки,
Чай, найдутся.
Без тебя большевики
Обойдутся.
Пущен в ход весь ассортимент убеждений; исчерпаны все доводы: логика и чувство, жалость и страсть, расчет, жуткий страх и манящий уют... Что-то противопоставит всем этим искушениям сознательный красноармеец! И не слишком ли увлекся поэт? Справится ли он с теми косматыми страшилищами, чей липкий гипнотизирующий взор он вызвал?
Поэт-песенник рассчитал правильно: тридцать стихов прозвучало недаром. Они расположили к себе крестьянского юношу своей искренностью. Интимная картина милого, родного дома размягчила сердце. Оно теперь мягкий воск в руках мастера. Мастер, приди! И вот он, разумный мудростью коллектива, обрушивается гневом и гремит:
Будь такие все, как вы, Ротозеи,
Что б осталось от Москвы, От Расеи!
Идиллия, рисуемая вами, это — близорукий обман, ребяческие бредни. Достаточно тряхнуть мозгами, чтобы понять, что без вооруженной организации, без рабоче-крестьянской армии
Все пошло б на старый лад, На неволю.
Взяли б вновь от нас назад Землю, волю...
Мало того, что старое вернется: будет во сто крат хуже.
Песня эта родилась в 1918 году. Но она имеет живое значение и посейчас, ибо мировой капитал, поддерживавший и вдохновлявший наших врагов в 1918 году, не раздавлен. Сознательных красноармейцев нынче в армии, относительно, больше, чем в годы фронтов. Содержание второй половины песни, агитационную ее часть растолкует политрук или красный командир. Политико-просветительная часть поставлена в нашей армии неплохо. Но в 1918—20 годах аппарат был слабее, красноармейцы серее, подготовка короче. Вот когда боевая агитационная песня имела цену.
В рассматриваемой песне «Проводы» противопоставляются два персонажа: хор и красноармеец, два начала: пассивная, мягкотелая, приниженная старая деревня и гордый, сознательный, самоотверженный актив. Вот он, этот самый Ванёк, вскормленный в дыму пожарищ аграрного движения материнским молоком; от 1905—07 годов у него осталось смутное воспоминание экзекуции и черной обиды; затем наступили 1914—16 годы. Отпускники и инвалиды рассказывали о фронтовых порядках, об офицерстве, о мародерстве сановников Ванёк чутко прислушивался; Ванёк зорко приглядывался; Ванёк видел голодающих солдаток и слышал о городских щеголихах. Чем беднее становилась деревня, тем жирнее обрастал на поставках помещик. Ванёк копил злобу и лелеял мечту...
Но вот пришел 1917 год, и деревня оживилась солдатами с фронта, большевиками. Энергичные, шумные, злые — они много говорили, а он прислушивался и с осени стал сам красным. Тогда он решительно —
Поклонился всей родне
У порога... —
и отряс прах. Он шел добровольцем в Красную армию, распятым ртом вопил: «даешь Казань, даешь Самару, даешь Варшаву»; он поступал на командные курсы; он работал самоотверженно в Чеке; он верил в рабочий разум и в партию; он писал стихи, подражая Демьяну Бедному; а ныне он состоит селькором и вечерами выводит корреспонденцию в «Бедноту», в «нашу уважаемую крестьянскую газету», мурлыча мелодии красноармейских напевов.
«Проводы» представляют образец песни-диалога. Это обмен мнениями между борющимися действующими лицами. Мы уже отмечали, что сила поэта Демьяна Бедного — в драматическом движении, ибо по основной своей художественной функции он — драматург. Борьба развертывается в пределах диалога упрощенного и примитивизированного; борьба эта отражает внутренние переживания крестьянской молодежи. Сознательный боец за «землю», мужицкий актив, борющийся против попа и кулака, а пуще — против лютого барина-помещика, перековывает стихотворные строки песни в грозную ораторскую речь. Разве не те же мысли, не те же слова звучали с деревенской трибуны? Изменялись лишь ритм, тембр и порядок слов: слова оставались всегда одни и те же, ибо внутренний их смысл диктовался обстановкой и рождался в мудрых лозунгах ленинской партии.
Да, «Проводы» — это митинговая песня, задушевно-яростный марш, приятный, ладный; звучная рифма, бойкий маршевый удар под левую ногу окрыляют легкостью; встают в воображении развернутые красные знамена, вспоминаются обвеянные победами вожди, и горят молодые очи отвагой. И поют ее воодушевленно красноармейцы; поют петушиными голосами пионеры; а в доме отдыха, за городом, на лужку, ежевечерно гуляют стареющие рабочие и инвалиды и поют эту дивную песню и тщатся держать шаг, и, отвернувшись, в сумерках иной смахнет с лица непрошенную слезу...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |