Поэзия Д. Бедного
Д. Бедный находится в расцвете творческих сил. Тринадцать томов его Собрания сочинений свидетельствуют неиссякаемую патетическую страсть, универсальное разнообразие смеха и беспримерное поэтическое вдохновение революцией. Новый гегемон, «варварский» класс, у власти — пролетариат имеет уже своих поэтов, трубачей победы, певцов борьбы и великих работ. Среди них Д. Бедный высится как колосс — крупнейший поэт, любимец масс, чьи лиро-эпические произведения читают, слушают и распевают по всей стране.
Вот мы имеем нынче в десяти книгах песен запечатленные сгустки творческой взволнованности, строй ритмов и образов. И, перечитывая эти томы, мы вспоминаем, как бурно мы ликовали, хором читая с газетного листа веселую демьяновскую шутку, или воодушевлялись подъемным его призывом, или негодовали вместе с ним на злую неправду. Песни и марши, басни и сказки, частушки и поэмы — одинаково мастерски сделаны, а если на 1000001 колонн найдется сотня-другая слабых стихов, наспех написанных по заказу молниеносно текущих событий, то это имеет такое же действие, как капля воды в полноводном ручье.
Демьян Бедный возродил басню и возвел ее на высоты, каких она не достигала даже у И. А. Крылова. Демьян Бедный — классик агитки. Демьян Бедный создал антирелигиозную сатиру. Во всех трех областях он — первоклассный мастер, а в сфере агитки и противоцерковной сатиры основатель школы. Демьян-песенник, Демьян-сказочник вспрыснул живою водою народную словесность. Рабоче-крестьянская молодежь в массе своей увлекается Демьяном не только пассивно — читая его, но и подражает ему, учится у него писать. В массах пробудились небывалые творческие силы: никогда и нигде не было столько ищущих творить. Все пишут стихи! Все почувствовали вдохновенное волнение, и все эти поэты из недр народных пленены Демьяном Бедным. Он получает сотни писем, стихотворных посланий, у него ищут совета, запрашивают его мнения, короче, он — народный мэтр. Его произведения рассматриваются не только со стороны содержания, но и как поэтическая директива, формальный образчик, литературно-художественный манифест, ибо среда народных поэтических творцов переживает эпоху исканий и кризисов. Экономические и политические потрясения, ломка быта, новые мотивы жизни не могут пройти мимо и бесследно для народной словесности. Мобилизация в этой области творчества идет столь быстро, что собиратели фольклора вынуждены спешить с записью: мы стоим перед угрозою исчезновения из народной памяти старых песен, сказок, легенд и пр. И есть причина для беспокойства: новая сельская интеллигенция вплетает в традиционные поэтические мотивы новые образы, новые ритмы. Лик народной поэзии быстро преображается. Современные этнографы подтверждают, что деревня не только хорошо знает Д. Бедного, но что его произведения успешно вливаются в русло старой народной поэзии. Бывали случаи, когда собиратели фольклора привозили в Москву народную частушку, которая при более близком знакомстве оказывалась вариантом, а то и прямо повторением демьяновского стихотворения. И если после этого кое-где приходится читать, что Д. Бедный не создал школы и не создаст ее, то мы склонны рассматривать подобное утверждение как аберрацию. Все упомянутые бесчисленные безвестные и малоизвестные поэты очутились бы положительно на распутьи, особенно в первые годы, если бы не творчество Демьяна. Им нужен был авторитет, доступный образец и практически-поэтический лозунг. Все это они нашли в Демьяне Бедном.
Демьян Бедный возродил басенное творчество. Басни его входят во все хрестоматии, их читают взрослые у ребята, рабочие и крестьяне. Представляя собою вид дидактической поэзии, басня должна располагать сосредоточенною заостренностью, иначе она не достигнет цели. Суть в том, что басня, как традиционная литературная форма, страдает однообразностью. Поэтому в сюжете она должна развертываться в напряженном, густом темпе; ее стиль — широкие, резкие, смелые мазки. Ослабление темпа разжижает басню, опресняет ее и сводит на-нет ее заключение. А ведь вся суть басни в развязке. Здесь концентрируется идея, все прочее — лишь подготовка. Заключение басни должно вспыхивать неожиданно, как световой эффект. Эта вспышка дает особое освещение сложившемуся образу. Перемещение лучей мгновенно изменяет картину, и образ пленяет не только оформленностью, но и сюрпризом. В этом кроется своеобразная эмоция. Басня Д. Бедного сюрпризна. Так уж она сконструирована, и в этом ее острота. А что басня должна быть остра, колюча, звучна — это несомненно.
Такова басня Демьяна Бедного. Его басня проще басен Крылова. В Демьяновой басне нет ни лирических отступлений, ни живописных украшений. И здесь выигрыш за Демьяном, ибо в басне изукрашенность и умиление — препятствуют основной цели.
В сущности, Крылов как раз в наиболее эффектных своих баснях не оригинален: это переводы. Взяты они из общемирового фонда и возвещают общие истины. Но эту универсальную мудрость Крылов умел талантливо облечь в самобытный русский наряд, снабжая заимствованный сюжет национально-бытовыми чертами. Однако, и эта сфера претворения не давалась ему целиком, как это метко подглядел Нестор Котляревский. Вот что мы читаем у него о Крылове:
Басни Д. Бедного много ярче басен Крылова, в сюжете они оригинальнее, в персонажах пластичнее, в языке колоритнее. Нестор Котляревский прав: крыловский крестьянин не всамделишный мужичок. Это переодетый в сермягу и лапти всесветный мудрец на российский лад. А вот у нашего Демьяна мужик — так уж мужик, поп — так уж поп, а не универсально-вековой и неизбежно скопческий пергаментный жрец!
Мораль басенных произведений Крылова чаще всего не подымается выше правил «житейской мудрости».
«Он (Крылов) выработал для своего обихода мораль довольно обыденную, пассивную, в общих чертах сентиментально добропорядочную, и, справляясь с ней, судил он о людях и жизни. Очень многое в этой жизни он не видел или не хотел видеть, но то, на что он устремлял свой взгляд, он улавливал необычайно ловко и, как настоящий художник, рельефно, пластично воспроизводил с большой жизненной правдой. И в каждой басне всегда говорил о н, и мораль читал о н, и если сгруппировать выводы его басен, то получится не мудрость жизни вообще или жизни данной эпохи, а весьма несложный очерк незатейливой мудрости самого баснописца»3. На этом поприще он не знал высшего стимула вдохновения, а одного холодного, бесстрастного ума недостаточно для поэзии.
Не место здесь, в короткой заметке перечислять качества огневых Демьяновых басен. Ни картинность их, ни язык сочный и напорный не составляют предмета нашего разбора. Не будем вспоминать, что Эзоповы басни у Д. Бедного4 представляют самый точный, почти дословный перевод, какого не найти ни у кого, — не в этом главное. Мы хотим сказать о другом, о том, что никто до Демьяна не поднял баснетворчества до такой высоты драматического движения, никто не зарядил басню такой дозой страсти, пряным ароматом, жгучей игрой образов, и, если кто хочет культивировать живую басню, он должен обучаться у Демьяна Бедного.
В 1919 году Д. Н. Овсянико-Куликовский в Одессе на литературном диспуте — дело было при белых — говорил, что Демьян Бедный в качестве баснописца превзошел Крылова. Это верно. Демьянова басня расцвела преимущественно в предреволюционный период, когда аллегорический жанр давал наилучшие средства высказаться. Рабочий-читатель искал в Демьяновых баснях сокровенного смысла и отгадывал, кого поэт клеймит в «бунтующих зайцах», кого надо понимать под «рабочим муравьем», как надо толковать странный диалог «сапога» с «лаптем». И рабочий понимал: басня достигала цели. Демьянова басня агитационна, так как она продукт своеобразного социального заказа. Она подвижна, как живое серебро, и взрывчата, как динамит. Взвиваясь с газетного листа, она покоряет образами, в этом ее чарующая сила. Его басня агитационна, как агитацией насыщена вся его поэзия. Но басня его классична в своей побеждающей мощи. Она неотразима, захватывающа, непреоборима. Его басня — это агит-басня, но разве агитационное творчество не может быть поэтическим? И кто сказал и доказал, что это не поэзия и даже не труднейший ее вид? Агитка — это лозунг, сообщаемый миллионам, но лозунг, рассчитанный на эмоциональные воздействия. Агитка... что означает этот термин? Напрасно стали бы мы искать его в курсах теории литературы или в словарях литературных терминов: ответа не найти там. Так что же такое агитка? — Это агитация, воплощенная в художественные образы. Агитка призывает к определенным действиям путем упрощения заданной идеи до степени усвоения ее самыми широкими массами. Агитка мимолетна. Посему и приемы творчества здесь своеобразные, — агитка — это импровизация. Демьян творил свои агитки в пороховом дыму на фронте, отвечая на телеграфный и даже телефонный заказ. Демьян владеет редким даром художественной импровизации. Он способен вообще писать с большой быстротой и может дать до полусотни стихов в час. Разумеется, такие шедевры, как «Счастье» или «Оправданная», пишутся дольше; черновики этих произведений значительно исчерканы и изрисованы вдоль и поперек. Но короткую эпиграмму он пишет и даже диктует экспромтом. Бывало и так, что газета желает поместить его отклик немедленно и сообщает ему по телефону о событии. Тогда он тут же в ответ диктует по телефону свои стихи или просит прислать за ними курьера, и покуда мотоцикл мчится к Кремлю (местожительство Демьяна), он создает в четверть часа кусательную агит-эпиграмму, песню или строит взрывчатую басню или разражается язвительной шуткой. Заданная ему тема вызывает строй теснящихся в его настороженном воображении образов, образы облекаются в мерные строки, и импровизация готова.
Агитка — это импровизация, художественно-творческий взрыв, стремительная реакция поэтических накоплений. Поэт необъяснимым путем «по вдохновению» претворяет отложившиеся в его сознании художественные образы в мгновенные строфы. Дремавшие доселе в его сознании, они пробудились по заданию и движутся страстным потоком и отливаются в поэтические формы.
Агит-поэзия требует, чтобы ею занялись теоретики литературы. Место агитки в теории литературы должно быть определено, и это будет сделано, в этом мы ощущаем потребность. Однако, об агитке у нас еще почти не писали. Агитка заслуживает внимания, а у первейшего ее мастера, у Д. Бедного, можно многому в этом искусстве научиться. Характерные черты агитки можно проследить в боевых стихах Д. Бедного, в батальной поэзии эпохи гражданской войны. Вся Красная армия знала его агит-стихи, заучивала их и распевала его агит-песни. И Демьяна полюбили красноармейцы и казаки, украинцы, и волжане и окраинные народы, нетвердые в русском языке... Его трубный голос звучал, как призыв Роланда, грубоватый, но близкий, временами надтреснутый, но бодрый. С пластинки граммофона, с плакатного листа, с чужого голоса Демьяну внимали миллионы безграмотных, и он стал любимцем, поверенным, товарищем многих и многих, в чьи сердца проникала его поэзия.
Один известный толстовец сказал как-то Д. Бедному: «Как можете вы писать воинственные стихи? Ведь призывать в бой — это преступление, склонение к убийству; тем более это поражает того, кто знает, что вашему же перу принадлежит прекрасная басня «Пушка и соха».
Наивный непротивленец! Он не понимает, что война из-за интересов мировой буржуазии и война гражданская вызывают совершенно противоположные настроения, и что пораженческая басня «Пушка и соха», которую ни один орган буржуазной печати не пожелал напечатать, так же ценна во время войны империалистической, как батальные марши — в дни решающих боев пролетариата за социализм. Демьян Бедный не мог, по условиям цензуры, развернуть противовоенной агитации. Лишь после падения царизма, уже в дни Временного правительства, он показал мощь антимилитаристской агитки, а после солдатской песни «Приказано, да правды не сказано» буржуазная печать подняла против него такую травлю, что он вынужден был на время скрыться из Петрограда.
В поэме своей «Про землю, про волю...» Демьян Бедный скромно пишет:
Аз, грешный, мало смыслю в коже
И в барабанном бое тоже5.
Вот в этом барабанном бое, что фальшивым громом своим пытался вдохновить страну к войне против Германии, в той азартно-продажной свалке Д. Бедный не принимал участия: там венчались фольговыми коронами другие поэты, достаточно чтимые в буржуазном храме искусства. Демьян, барабанщик революции, стал бить зорю в другом строю и под иной командой. И вот здесь только он показал неслыханное свое искусство военно-музыкального ритма.
Разумеется, агитационная страстность не ограничивает своего воздействия сферою батального творчества. Демьян дал образцы лучшей агитки и в области бытовой мелодии, в эскизах хозяйственно-строительных, в политическом памфлете. До чего хорош, например, агиг-лубок «Коммунары»6. Звуковой строй, лексика, самый синтетический узор зипунно-коммунарских исканий незабываемы. Агитку как будто сопровождают видения: широкобородые, лапотные, они стоят в вековом раздумьи, застывшие в невзгодах, и ждут вещего зова. Вот сказочный витязь, освобожденный пролетарий, сообщил заповедное слово, и вдруг, как в сказке о спящей царевне, пробуждение расцветает звучными радостями обновленного труда.
Дед с Касьяном поле пашет,
С ними спаянный трудом,
Молотком Емеля машет,
Подновляя общий дом.
В сущности, демьяновская агитка живет и сейчас. Вот «Чертополох» — страстная филиппика против хулиганства. Вот транскордонный привет «Всмотритесь, прислушайтесь». Эти не менее звучны, нежели батальные агит-марши. Но резонанс слабее: страна углубилась в будни работ. Тысячи интересов пересекаются в задачах строительства, каждый из них государственно-весок, но ни один не окрашен таким коллективным героизмом, соборным порывом, как в годы защиты советов. Тем ценнее сейчас бодрая, певучая агитка. Мажорный тон демьяновских агит-стихов достигает ослабевающих грудей, и кровь циркулирует бодрее, пружинятся вены, мужественней пульсирует сердце. С Демьяном веселее жить! Вот почему Д. Бедного любят.
Кто может сравниться с Демьяном в искусстве художественней агитки? — Никто. Многие пытались подражать ему... Они не только его не затмили, они еще далеко не встали в уровень с ним, потому что Демьян — классический мастер агитки, основатель ее и бдительный пестун. Агитка — это особый жанр в поэзии, а Демьян Бедный — его непревзойденный, рожденный эпохой творец. Агитка... в этом слове сквозит нарочитая снисходительность высокомерия. Академическая литература склонна третировать этот стиль как меру соответствия вкусам улиц, изб, казарм, но она в своей косности не постигает ни певучести, ни легкости, ни стремительности агитки. Агитка полна боевой музыки, и, гремя и пленяя, она побуждает волю к действию, высекает огонь темперамента. Разумеется, антихудожественная агитка назойлива и вызывает справедливые нарекания. Но труд истинного поэта-агитатора предполагает брызжущий талант, острый ум, полное чувство. Молниеносно облечь «политграмоту» в живые волнующие образы, холодным формулам политической тактики сообщить жгучую страстность — для этого надо обладать исключительным дарованием. Разве может этот жанр — жанр революционной агитации — быть по сердцу буржуазным эстетам! Это они создали презрительную кличку «а г и т к а». С их недоброй руки этот термин распространился и утвердился в качестве эпитета для литературы низкого жанра. Мы все должны бороться против этого. Агитка должна занять подобающее ее значению место, а Д. Бедный должен быть признан основателем и классиком этой литературной категории.
Нарочитая агитка — это художественная афиша, рассчитанная на перекресток; это лирика, вывернутая вся наружу, всем своим нутром. В этом причина ее грубоватости, ее временности. Чувства поэта бурлят и выливаются вон из сосуда: эффектно, жгуче, но недолговечно. Эти огненные цветы рдеют, наносят ожоги и угасают. Более мягким светом согреты лирические цветы, выращенные на мирных полях нашей обыкновенности. Разумеется, и обыкновенность-то наша необыкновенна. Вспаханная революцией, она тянется к новому. Октябрины, гражданский брак, утверждение самостоятельности женщины и многое другое меняет облик крестьянской семьи, в которой еще так много сохранилось патриархального. Советская кооперация, комитеты крестьянской взаимопомощи продолжают и оформляют экономические сдвиги. Советы, партийные и общественные организации преобразовывают уклад, установившийся веками. Все это, вместе взятое, и составляет то новое, где много радостей, но и много напряжения, и иногда за мелочами невзгод, назойливо тычущихся во все щели, рискуешь проглядеть главное, то ликующее и великое, что дала революция, и как это ни странно, но часто мы нуждаемся именно в напоминании об этом главном. Светлые стороны жизни, вызванные волшебною мощью художника, умиляют нас и воскрешают надежду в самые черные часы душевной депрессии.
Демьян Бедный владеет и этим искусством романтического претворения и дал нам яркие образы, здоровые, обнадеживающие, вдохновляющие к дальнейшему строительству. Усталость после долгих лет войны, гражданских бурь, эпидемий, голода, нервных напряжений, небывалых усилий дает себя по временам чувствовать.
Скрещиваясь с упомянутыми выше и неизбежными в эпоху строительства мелочами жизненных невзгод, она, усталость, спорадически вызывает привкус пессимизма во всех его родах и видах. Эти волны печали и разочарования находят себе поправку в неугасающей вере в основную линию революции. И вот стоит иногда напомнить об этой основной линии, чтобы массы прониклись новым зарядом энергии и уверенности. Напоминание это может быть воплощено в деловых лозунгах, в новых жизненных программах, в решительных начинаниях и пр. Но напоминания могут воплотиться и в поэтические образы и, проникая в души путями эмоционального воздействия, служат сильным противоядием упадочности, скорби и разочарованию. Такое произведение, как «Куриный брод»7, будит в нас, несомненно, жизнерадостность, вздымает волю к жизни, бодрит, сулит уверенность. В этой маленькой поэме записана маленькая победа, но победа близкая, осязаемая, сегодня нами ощупанная; таких ликующих мелочей, озаренных лучом ощущаемого социализма, очевидно, немало. В сутолоке обыденщины мы пробегаем мимо них, и они проскальзывают мимо нас. Но чуткое ухо поэта улавливает вибрацию новых, желанных, давно предвосхищенных тонов; поэт усиливает их могучим резонатором поэтических образов, и прозаический факт, обойденный нами как мелочь, вырастает ныне как влекущий символ.
Остановимся на «Курином броде».
КУРИНЫЙ БРОД.
Повесть.А и что ж это, братцы, за такая река?
До чего глубока!
До чего широка!Промеж двух деревень эвон как растекается!
Запоет ли комар на одном берегу,
На другом берегу, на зеленом лугу,
Злопевучий комарик другой откликается...
Такая вот лужица, «Куриный брод», размежевала две деревушечки — Тяпкино и Ляпкино. Казалось бы, чего им? Так нет: вековая вражда раздирала их, и никто никогда не занялся их распрей, ничтожными пустяками, разделявшими их: наоборот, это было выгодно и смешно. И смеялись... Власти веселились, а мужички друг против друга злобствовали:
— Гей вы, тяпкинцы!
— Гей вы, ляпкинцы!
— Гей, слюнявые!
— Гей, гугнявые!
— Посчита-им-си!
— Поквита-им-си!
Дело не ограничивалось угрозами:
Парни — той и парни — этой, Сторона со стороной, В злобе, водкой подогретой, Лезли на стену стеной.
Речонка, взбухнув от дождей и полой воды, заболачивала дорогу; мужики теряли колеса, рушили телеги, губили лошадей, матерились, надрывались, изнемогали. Сам собой просился сюда мосток. И дело-то все пустяковое: деревянный помост, настилка поперек русла в три шага! Плотничной работы на день, ежели за дело да дружно взяться...
— Ето чтоб мы для тяпкинцев?
— Ето чтоб мы для ляпкинцев?
— Платить добром за ихнее зло?
Такими репликами и пресекались все начинания; моста так и не построили. Но вот в деревне повелись комсомольцы. Поп проклинал их, родители гоняли, старики ненавидели, и старухи плевались, а
Комсомольцы, комсомолки,
Знай, свое ведут.
В духоту слепых избушек
Внес живой сквозняк
Двух враждебных деревушек
Дружный молодняк.
Задача ВЛКСМ — объединить молодежь как можно теснее; не только распри деревень не могут остановить этого могучего потока единения: вражда наций и народов рушится под напором классового сплочения. Так разве ручеек «Куриный брод» разделит комсомольцев Тяпкина и Ляпкина, если с материка на материк — Великий океан — переплывают партийцы, чтобы пожать друг другу руку!
Всполошились обе деревушечки: тяпкинский комсомол совместно с ляпкинским объединились и строят мост!
— Топор, Аксинья!
— Давайте клинья!
— Давай!
— Вбивай!
— Эй, не зевай!
— Подай, Аринка,
Те два подклинка!
— Эп!
— Осторожней, ты! Ослеп?
Дружной добровольной веселой артелью работает Комсомол. Вот и мост готов. Общий мост: для тех и этих, для бывших вековых врагов...
Озленный дерзостью такою,
Дед Мокша, выскочив с клюкою,
На Фролку кинулся: — «Ты для кого ж, прохвост, —
Для погубителей для наших строишь мост?»
Тут дед попятился, ушам своим не веря.
— «Слышь?» — Фрол сказал ему: «Ты нас не трожь, отец,
Всей старой дурости — аминь! — пришел конец,
Довольно! Будет с нас — глядеть, как зверь на зверя!
Мы — люди опчие теперя!»
Дед Мокша отжил8, его ждет могила. И вместе с ним уйдет и вражда, разделявшая людей одного класса, вражда, подогреваемая-было всем старым режимом. У нас «опчим людям» не из-за чего ссориться. Вот и весь «Куриный брод». Самый сюжет, словарь, персонажи — все это сплошные прозаизмы, все это — согласно убеждению теоретиков поэтики — по самому своему существу противно художественному мышлению. Вдохновлялись поэты великими идеями мировой любви или картинами космических переворотов, образами потрясающих откровений, культом героев, роковыми судьбами титанов и пр. и пр. Но... «Куриный брод», житейская мелочь, плотничная затея, где самый крупный успех даст «герою» звание, очевидно, почетного деревообделочника!.. Опоэтизировать будни, найти в щелях обыденщины элементы красоты, из «простого» выкристаллизовать «картинное», согреть все это сознанием победного разрешения — призвание истинного поэта нашей эпохи великих работ. Демьян Бедный заражает нас своим экстазом поэта-коммуниста, горяча подернутые пылью будней грезы, будя огонек, временами притухающий под серым пеплом громоздящихся мелочей и невзгод. Когда человеку страшновато и жутко где-нибудь темною ночью или на пустынной дороге, он запоет песню и — глядишь — приободрится. Так, примерно, можно истолковать дисциплинирующее значение «Куриного брода». Гармония духа, рождаемая подобною поэзиею, чрезвычайно ценна и экономична. Светлые стороны нашего дня, собранные поэтом, освещенные внутренним светом зажженных образов, горят пафосом торжества и уверенности, увлекают, зовут, окрыляют. Но это уже не агит-поэзия, не нарочитая агитация. Разумеется, всякое художественное произведение гипнотично, вызывая созвучие настроений. Но лирический поэт достигает этого иными путями. И Демьян Бедный, — здесь не оратор, а лирик, — в напевном раздумьи любуясь самоцветами нотой жизни, раскрывая свои интимные переживания, пленяет читателя, и субъективное поэтическое созерцание становится общим достоянием.
Какое сердце не дрогнет восторженным восхищением перед «Черкасскими мужиками»9. Если тяпкино-ляпкинские ребята умилили «интеркуринобродской» солидарностью, то что сказать об украинских крестьянах глухой деревушки Артемовского округа, что на сходе «постановили оказать помощь бастующим английским горнякам; взносы делали кто зерном, кто хлебом, кто яйцами»... (Из газет).
В сущности, факт пустяковый, казалось бы. Эка невидаль! Да я, может быть, ежедневно подаю нищим милостыню. Так что же: тотчас вот поэты в честь мою оды должны писать?
Так рассуждает обыватель. А поэт видит и понимает иное.
Было время — вспомнить грустно,
Старина не всем мила.
Одичало-захолустно
Русь мужицкая жила.
Каждый знал свою берлогу.
— «Кто там?.. Мимо вороти!»
— «Лишь бы к нашему порогу
Не нашла беда пути!»
— «Помогите!.. Помираю!..»
А соседи ни гу-гу.
Наша хата, дескать, с краю,
—- «Мы на нашем берегу...»
Свет, бывало, весь качался,
А деревне — дела нет.
За околицей кончался
Для деревни белый свет...
. . . . . . . . . . .
Так было. Деревня, всеми обираемая, хоронилась в бездорожьи географическом и умственном. Деревня всех и всего боялась, всего сторонилась. Но пролетариат открыл деревне вежды, и чудо свершилось. Разве это, в самом деле, не диво:
.... трезвым скопом
Мужики от всей души
Шлют английским рудокопам
Помощь — скудные гроши:
— «В Лонден... где у них харчевня...
На обед им даровой».
Вышла русская деревня
На простор на мировой!
Поэт могучим рычагом образности противопоставляет два лика, две деревни: старую и новую. Лицом к лицу! Антитеза — разительная. Кто еще не продумал этого исторического контраста, пусть продумает, и усталые души взбодрятся.
Есть у Демьяна Бедного стихотворение «Товарищ Борода»10. Поэт сделал к нему скромный подзаголовок в скобках (бытовое). Нет, дорогой Демьян! Здесь скромным подзаголовком нас не проведешь, и ода должна быть названа одой! Это одна из лучших вещей. Публицистика? — В таком случае здесь Д. Бедный показал истинную силу поэта, облекши публицистику в столь волнующие строки, как это редко кому удавалось.
Одам Демьяна Бедного свойственна временами сатирическая струйка; имеется ее наличие и в упомянутом «бытовом» стихотворении «Товарищ Борода». Это сообщает ему какую-то заостряющуюся колкость, радужную переливчатость. Стихотворение насыщено лирическим энтузиазмом. Чуждое декламации, напыщенности, чисто словесных эффектов и формального напряжения, оно дает образчик оды, искренней, теплой, глубокой и музыкальной. Она не то что отвлекает от мелочей обихода: она переливает эти мелочи в драгоценные слитки, очищая душу от сора и назойливых пустяков, оздоровляет, просветляет. Демьяновская лирика «светлых сторон жизни» действует благотворно на слабых и ослабевающих. Взволнованное сердце поэта вибрирует под радостным движением неприметных для простого глаза волн новой красоты, и, принимая их и согревая их чарами образов и музыкальности, поэт трубит клич революции. Страстный призыв не чужд Демьяну Бедному. Вспомним, каким героическим восторгом заряжал он годы гражданской войны, вспомним патетическую поэму «Кострома»11. Художественный пафос Демьяна сейчас несколько отодвинут. Он обратил нынче свое творчество преимущественно к сатирическому жанру. Но давешние его страстные призывы не забыты, как не могут быть забыты те кипучие страстью дни.
Н. К. Крупская пишет в своих воспоминаниях, что Ильич любил стихи Демьяна Бедного и что особенно нравились ему патетические стихотворения. Приводим эти слова:
«Последние месяцы жизни Ильича. По его указанию я читала ему беллетристику, к вечеру обычно. Читала Щедрина, читала «Мои университеты» Горького. Кроме того, любил он слушать стихи, особенно Демьяна Бедного. Но нравились ему больше не сатирические стихи Демьяна, а пафосные»12.
Не надо, однако, думать, что в сферу своего поэтического созерцания Д. Бедный включает лишь положительное. Лирика светлых сторон и явлений занимает у него по объему и по настроению значительно меньшее место, нежели сатира. Демьяновская сатира блистательна. Несмотря на то, что в нашей литературе издавна установилась традиция судить, бичевать и обличать, несмотря на наличие в рядах нашей обличительной художественности общепризнанных мировых имен, — Демьян имеет и здесь основание почитаться оригинальным: он создал жанр антирелигиозной, сатиры.
Молодежь любит Демьяна Бедного, любят его рабочие, передовые крестьяне, а люди отсталые плюются. Особенно ненавистен он духовенству. Попы неистовствуют, а Демьян спокойно улыбается:
Пишут мне часто духовные персоны,
Честят меня на все фасоны:
— «Чтоб ты околел без покаяния
За все твои над нами надругания!»
— «Пусть тебя поглотит огненная геенна!»
— «Будь ты проклят до пятого колена!»(«Бесы игривые»).
А есть ли попам причина ругаться?
Демьян Бедный разоблачает попов, вскрывает фальшивость их величия, всю призрачность мнимо-недоступного их служения. Но ведь, в сущности, народ издавна заклеймил попов презрением. Стоит лишь прислушаться к пословицам, чтобы понять закоренелую, исконную злобу против духовенства. Не будем касаться непристойных пословиц, — возьмем те, что могут быть напечатаны полностью. Что же мы находим здесь? — Вот они:
— Не наше дело попа учить, пусть его чорт учит. — На лес и поп вор. — Смелого ищи в тюрьме, глупого в попах. — Поп да петух и не евши поют. — И у соборных попов не без клопов. — Деньга попа купит и бога обманет, и т.д., — подобных пословичных мнений без конца. А вот пословиц, благоприятных для духовенства, почти нет. Собиратель крылатых слов С. Максимов, — человек, далекий от радикализма, — вынужден был сознаться, что крестьяне не взлюбили попов, всегда считали их врагами своими, неукоснительно оценили, что у попов «не карманы, а мешки», привыкли к поповским обычаям, которых оказалось очень много: «Родись, крестись, женись, умирай — за все попу деньги отдавай», — говорилось с сердцов и запечаталось в пословичном выражении. Bo-время узнались... и поповские замашки и норов, который на кривой не объедешь...13 Все художественное творчество крестьянства полно неприкрытой ненависти к духовенству. Сказки, народные частушки, присловья, байки, скороговорки, народные песни изображают попа в самом неприглядном виде. Крестьянство наше никогда не питало пиэтета к духовенству и не чтило его ни в малейшей степени. Надлежит отметить интересную особенность противопоповских сказок. Русские сказки вообще в массе своей умны, мудры. Сказки про попа большею частью какие-то нарочито дурацкие. Это, в сущности, не сказка, а сказочный фарс, балагурно-циничная смехота, намеренно шутовское издевательство, заправленное в гомерических дозах скабрезностью. Чем иным это можно объяснить, как не мстительностью? Мужичок, обираемый попом, попираемый, в лучших своих чувствах оскорбляемый, накапливал в душе своей злобу. Зуд этот не мог реализоваться житейски: крестьянин не мог достать рукой до попа. Мужичок расквитался с попами иначе: он сложил и пустил о них такую сказку, сквозящую таким презрением, пропитанную такой матерою злобой, с ароматом такой несносной грязи, что мог почитать себя на время отомщенным14. Поп-стяжатель, поп-блудник, поп-пьяница, поп-обжора — таков облик священнослужителя в устном народном творчестве.
А в мещанских кругах? — То же самое: никаким особенным пиэтетом попы не пользовались. Достаточно напомнить роковую примету о встрече с попом... Дворянство также издавна усвоило обыкновение смотреть на духовенство свысока: местные помещики иначе и не трактовали сельских попов как «подлый» род людей15. О рабочих и говорить нечего.
Так что же инкриминируется Демьяну Бедному? Попрание поповского авторитета? — Да его никогда и не было. Демьян Бедный только организует народный вкус, вводит его в русло. Крестьянские навыки к известным образам, эпитетам, оборотам поэт использует умело и осторожно. Демьян Бедный только последовательней буржуазных писателей. Эти последние ведь тоже вели борьбу против попов и церкви, но делали это с оглядкой, боясь масс и цепенея от одной мысли, что трудящиеся могут остаться без цепей... Поэтому-то буржуазный атеист никогда не доводит свои разоблачения до конца, оставляет затемненные углы, а самые свои безбожные трактаты преподносит в таком «ученом» виде, что они могут стать уделом лишь избранных. А массы? А крестьянство, мастеровщина, рабочие? — О, это блюдо не для них!
Буржуазные ученые-атеисты в своих разоблачениях напоминают престидижитатора, когда он раскрывает секреты своих фокусов. Лет 20 назад восхищал европейскую публику своими фокусами некий цирковой артист, итальянец Ф—и. Он рисовал на стене выездную тройку лошадей и исчезал вместе с нею, он отгадывал мысли, глотал огромные предметы и пр. Он был предупредителен и обещал разъяснить пружину любого из творимых им чудес. Делал он это вот как. После какого-либо поразительного дива он объявлял, что раскроет его секрет. Публика цепенела от ожидания...
«В этом фокусе нет ничего хитрого, — начинал он. — Я сейчас покажу милым дамам и почтенным господам...»
Одновременно с его речью играла музыка. Он скандовал под звуки вальса, и это походило на мелодекламацию. Сперва оркестр играл тихо, освещая каждое слово фокусника сладкой мелодией. Но, по мере того как речь приближалась к сути дела, музыка звучала все громче. Оркестр заглушал почти все слова сплошь. Только и слышны были слова: «мёсье», «медам»... остальное все пропадало в море игривых звуков гремящих инструментов. Публика, привстав с мест, тщилась слушать... напрасно! Музыка гремела, как на плацпараде. Ловкий артист, раскрыв рот, как бы в напряженном крике, шевелил губами, кивал головой, энергично жестикулировал: он весь изнемогал от напряжения перекричать оркестр... но он — вы понимаете! — был не в силах состязаться с духовым оркестром. Вот музыка смолкала, престидижитатор отирал пот со лба и любезно заключал:
«Вот и все! Как видите, ничего хитрого!..»
Таковы и буржуазные атеисты: выходит так, что попы плохи, и церковь плоха, и поповский бог — облыжный бог, и Иисуса никогда не было, но все эти слова сопровождаются таким громом эрудиции и такою паутиною изощрений, что за музыкой словесных литавров не доберешься до простых истин, и выходит, что все-таки там где-то есть истинный бог, не тот вульгарный бабий Спас, — фи, нет! — а другой, изысканный, которого не всякий-де и постигнет...
Вот, к примеру, Лев Толстой. Он понимал всю фальшивость православия, разоблачал его, художественно запечатлел всю его нелепость в «Воскресении», был даже отлучен от церкви. А по сути дела, другой своей стороной он — богоискатель, христианин и проповедник веры. Что мы в конце концов находим в деятельности Льва Толстого? «С одной стороны, самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих масок; с другой стороны — проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религия, — стремление поставить на место попов на казенной должности попов по нравственному убеждению, т. е. куль-тивйрование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины»16.
Но новый быт быстро проникает в деревню вместе с революцией. Уже деревенские «бабы» соглашаются на гражданские браки и октябрины; уже икона не считается панацеей от всех бедствий; уже резвая русская частушка злой насмешкою покалывает церковь, и безбожные комсомолы лихо и скоропалительна готовы на всех колокольнях сменять кресты на красные флаги...
Большинство в деревне еще держится старины. Но суть в том, что старина эта не совсем уж такая чисто христианская. На селе и сейчас, как сотня лет назад, гнездится двоеверие, и языческие гении древних славян и по сей час конкурируют или мирно сожительствуют с христианскими угодниками и всем ритуалом православия. И сейчас, как сотни лет назад, когда весною в поле скотину выгоняют, поп служит молебен, благоденствия скоту выкликает, а хозяйки шепчут языческие заклятия: «И как стекаются реки в окиян-море с высоких гор, с дремучих лесов, болот, проточных мест, из земель и сенных покосов, чтобы так приходил крестьянский скот, коровье стадо, конное и овечье, из леса, из дубравы, из зеленых лугов»... и т.д. И в наши дни в чувашской деревне от пожара спасаются тем, что мечут в огонь облупленное крутое яйцо, и в наши дни знахарки и колдуны во всех деревнях имеют большую практику, чем ветеринары и врачи, и в наши дни еще не отличишь, где кончается колдовство языческое и начинается церковное. Интересно при этом отметить, что русская народная демонология совсем не знает и не хочет знать церковного титанического сатану, унаследованного от библии и выращенного попами адского Люцифера, гордого, мудрого, непреклонного и мстительного. Всесильный дьявол, дерзновенный отрицатель, авантюрист, разрушитель и скептик — этот образ абсолютно чужд нашему мужичку. Наш русский бесенок — это мелкий глуповатый пакостник; его умилостивить и обмануть очень легко: для этого только не раздражай его! Наши народные «анчутки» (и слово-то какое презрительное) — это отражение древне-языческих воззрений, а не продукт церковно-православной демонологии: эта последняя ничего не могла изменить в языческих воззрениях крестьянства. Демьян Бедный уловил эту характернейшую черточку; в побывальщине «Чертовщина» бабка бубнит:
Отправляясь в путь-дорогу,
Помолися, детка, богу,
Божью помощь призови, —
Но и беса не гневи...
То же слышится в пословицах: «Бога зови, а чорта не гневи»; «Богу угождай и чорту не перечь»; эти пословицы — ведь правду говоря — двоеверческие пословицы! Демьян Бедный, тонкий знаток крестьянской психологии и крестьянских настроений, улавливая основные переживания деревни и отвечая ее запросам, может быть, ею самою не осознанным, дает небывало смелую антирелигиозную сатиру. В этом своем противоцерковном творчестве он небывало отважен17, доводя разоблачения до логического конца. Это мужество для многих несносно. К его сатире надо привыкнуть: в художественной литературе подобной сатиры еще не бывало.
Антирелигиозное творчество Демьяна Бедного достигает громадной силы в драматической сатире «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна». Здесь сатирическая муза развернулась с невиданной мощью. Это произведение еще не оценено по заслугам. Оно имеет целью показать истинное лицо евангелия. Нравственный облик Иисуса и ближайших его учеников отталкивающе обнажается на остове самих текстов канонических евангелий, и синтез, на котором построилась идеология христианства, освещается до геометрической простоты. Нездоровая мистика разъята смелым ножом анатома-художника; с апостолов, с самого учителя совлечены таинственные покровы, и вся символика церкви выглядит такою скудною, что... недаром ведь был запрещен доступ в Англию тех номеров газеты «Правда», где печатался Демьянов «Новый завет».
Можно ли в современных условиях посягать на евангелие, на апостолов, на святителей, угодников, на Иисуса, богоматерь и проч.? Не ошибка ли это?18
Что касается сонма святых, то само духовенство встало на путь обновления их состава. В 1922 году «Живая церковь» подвергла сомнению подлинность некоторых святых: множество их, оказалось, было канонизировано только потому, что церковь желала угодить могущественным людям — князьям, боярам, властителям, богачам и пр. Само духовенство признало нужным подвергнуть «чистке» православные святцы. Дело, конечно, не в духовенстве, и «Живая церковь» немногим, в сущности, лучше старой, а суть в том, что рабочие массы, крестьянство, население страны в; целом духовно растет, прозревает в революции19. Широкая кампания антирелигиозного просвещения дает здоровые ростки, и, наряду с научно-популярной работой, находит место и художественное творчество наших пролетарских поэтов и писателей. Антирелигиозная пропаганда требует умелого подхода и осторожности. Но наконец, наступает момент, когда чтение противоцерковной художественной литературы вызывает особые, непередаваемые эмоциональные переживания: вот когда Демьян незаменим!
Своей антирелигиозной сатирой Демьян делает большое дело. Он первый показал нам силу художественного противоцерковного лубка, плакатной арлекинады, направленной против религии. Простой его стих терзает сомнением деревню; наивно-безыскусственный, и потому еще более чарующий, настойчивый, горячий, злой, он гвоздит сусальное величие веры. В мелочах, как и в крупной поэме, Демьян дает классические образцы художественной сатиры. Примитивизм и отвага, осторожность и веселость, образность и пронзительность — дают в целом небывалый жанр.
Заслуги Демьяна Бедного в сфере антирелигиозного творчества выходят далеко за пределы наших дней и советских границ. В таких отважно-удачливых формах ни один поэт не выступал еще на народной арене богоборчества. Демьян Бедный здесь первый борец, любимец масс, пионер и созидать особого, оригинального стиля, которому должны подражать наши и зарубежные революционные поэты. Демьянов поэтический пошиб в области противоцерковной борьбы должен стать предметом тщательного изучения со стороны литературных критиков, пропагандистов, поэтов и драматургов. Его манера испытана на деле и вошла огненным потоком в историю литературы. Его вкус, его подход, его успех свидетельствуют о том самом поэтическом чутье, которое достается в дар избранным. Пожалуй, в мировой истории художественной литературы мы не сумели бы найти поэта, который с такой силой, как Демьян Бедный, разрешил бы труднейший вопрос — вопрос богоборчества.
Антирелигиозная пропаганда только начинается. Творения Демьяна Бедного — это великий образец, коих историческое значение еще не оценено по заслугам. Чем больше внимания будет уделяться антирелигиозному фронту, тем выше предстанет противоцерковная поэзия Демьяна, тем выше подымется уровень ее значения, тем больше будет у него учеников и подражателей. В антирелигиозном поэтическом творчестве Демьян — неоспоримый мэтр, чья школа в ближайшее время займет подобающее ей место.
Существует мнение, будто Демьян Бедный игнорирует форму стиха. Существует также мнение, будто народ (крестьянство) со всем не ценит и не может оценить тонкостей ритмики и мелодики. Оба эти суждения — и в отношении поэта, и в отношении масс — неверны в корне. Осенью 1926 года Демьян Бедный напечатал а газетах стихи под заголовком «Темы». Это — лирическая шутка с перечислением текущих злободневных тем. Здесь упоминаются Чемберлен, Муссолини, Пилсудский, Чжан Цзо-лин и др., — обычная газетная народийка, остроумная, забавная, но достаточно сложная, требующая известной подготовки. Особенность этого стихотворения в силе ритма; гармония его движения, звучность, музыкальность, какая-то скользящая легкость запечатлевают перечень злободневных тем в вибрирующий строй.
И вот, неделю погодя, с какой-то глухой железнодорожной станции в адрес Демьяна Бедного приходит письмо, нескладное, грязноватое и обширно-многословное: артель ремонтных рабочих свидетельствует поэту свое восхищение упомянутыми стихами-шуткою. Что могло увлечь их в этом газетном пустячке? — Кудрявая певучесть, игривая вязь, мастерство ритма. Ни содержание не могло их пленить (простой набор тем), ни образы (они отсутствуют): их покорила «словесная лирика». Парадокс?.. но факт!
Демьян Бедный — большой мастер слова, любитель и знаток русского языка. Речевой его мелодией владеет он в совершенстве. Знаток простых напевов, народного фольклора, он неутомимо изучает поговорки, причитания, сказки, заговоры, народную разговорную речь. Чуткое ухо и неисчерпаемая любовь к угнетенным помогают ему находить пути к бесхитростным душам. Причина его успеха не только в содержании его стихов, но и в форме. Очевидно, что сочетание городского ритма с чисто народной мелодикой, это перекрестное опыление имеет успех, какого не могли достигнуть крестьянские поэты. К сожалению, и посейчас еще не изжиты предрассудки, кои своими углами обращены были еще против Пушкина. Вспомним споры по поводу его сказок. Даже Белинский недооценил их. И только много спустя постигнуто было, какое драгоценное достижение имеем мы — в смысле формы — хотя бы в «Сказке о попе и о работнике его Балде». Демьян Бедный почитает эту сказку шедевром и положил ее себе словесным образцом при конструировании «Нового завета без изъяна». Кованая строка поэмы разрешается всею своею звуковою силою к финалу: в этом ее особенность, в этом отличие пушкинской строки от старо-лубочных виршей польского пошиба.
Идет Балда, покрякивает,
А поп, завидя Балду, вскакивает,
За попадьею прячется,
Со страху корячится...
Ту же финально-акцентную силу мы находим в Демьяновом «Новом завете». Прочитаем громко вступление к главе VII, — характеристику Иоанна Предтечи, Крестителя, — продекламируем «слух эти строки, подчеркивая звуковой ритм.
Померли дедушка Захар и бабушка Лизавета.
Вырос у них сын — вроде пустоцвета:
Был он зол, угрюм и упрям.
Шатался он по чужим пустырям,
Ни к какому делу не приспособился
И оттого еще больше озлобился.
Зная его бродяжный характер с детства,
Никто не поощрял его дармоедства,
Не звал его ни к обеду, ни к ужину.
Одетый в грубую верблюжину,
Подпоясанный кожаным ремнем,
Дрых он ночью и похрапывал днем,
Скреб голову, покрытую вшами и гнидами,
И питался диким медом и акридами.
Это разновидность «райка». Размер, ритм, композиция райка широко известны в массах; крестьянство, мещанство, пролетариат любят его. В стенных газетах, сельских и фабричных, бессменно появляются стихи раешника. В размеры его укладываются прибаутки, поговорки, присловия. Раешник — любимый стиль мерной рифмованной речи. Демьян Бедный положил этот стиль в основу своего «Нового завета без изъяна». Но размер райка утомил бы аудиторию, если бы он бессменно жужжал на протяжении полутораста с лишним страниц. Демьян Бедный заботлив; он понимает, что нельзя давать неподготовленному слушателю около двух тысяч однообразных стихов. Поэтому мы видим в поэме большое разнообразие в стихосложении. Здесь мы найдем образцы духовных стихов, псалмов и кантов. Виршевый стих сменяется народными куплетами, частушками. Былинный речитатив уживается рядом с бойким размером песни. Введение разговорного языка в стих требует большой приспособляемости и искусной игры паузой. Это также одна из причин сменяющихся форм стопосложения. Разностопность, переменное расположение рифмы, смена реплик в середине стиха сообщают произведению черты драмы. Старинные наши теоретики риторики находили, что введение в поэзию народных пословиц, обыденных поговорок, присказок снижает стиль и сообщает ему вульгарность. В этом они видели «противность приличиям вкуса и здравому смыслу». Демьян Бедный ввел в свои произведения множество пословиц, поговорок, народных присказок, речений, баек, имен простонародных, прозвищ, бранных слов, скороговорок и пр.
К чему это?
Размеры, эпитеты, обороты Демьяновой мерной речи сродны крестьянству. Все это им близко, мило. Демьян пользуется всеми приемами устного лирического творчества, но влагает сюда новое содержание. Этим достигается возможность подать современность в совершенно родном окружении, в родном, близком восприятии, в ином истолковании. Частушки, былины, песни, стихотворная сказка — на этих формах воспитан крестьянин. Их ритмический строй, лексика, своеобразная напевность любы деревне. Демьян овладел этой колеей, ведущей к цели. И вместе с тем язык его прост, чужд надуманности, нарочитости, без вывертов, рассчитанных на оглушение. Мы находим у него архаизмы, забытые книжной литературой, но звучные в устах масс. Иногда брызнет радугою смелая конструкция пародийной настроенности («Гулимджан», «Манифест барона фон-Врангеля»). В антирелигиозных своих произведениях он прибегает нередко к славянизмам, подчеркивая мнимо-значительную торжественность церковного «штиля». При всем том он неукоснительно соблюдает синтаксическую простоту. Она особенно подчеркнута там, где Д. Бедный выступает в качестве поэта-оратора. Агит-стихи снабжаются своеобразным мелодическим рисунком восклицательных или вопросительных интонаций, обращений, выводов. Вот тут-то больше всего и чувствуется Демьян, и не только в его патетической лирике, но главным образом в его драматургической мощи. Демьян Бедный — большой мастер диалога. Его искусство баснетворчества основывается преимущественно на указанной мощи разговора. Д. Бедный изучает разговорную речь, чутким ухом ловит всякие ее особенности, оттенки. В беседе останавливает собеседника, чтобы спросить: «Как вы сказали: пéтлей? а не петлёй?» Интонация, акцент, произношение — все привлекает его внимание. Анатоль Франс выпалывал из рукописи «сорные травы»: que, qui, dont, qu'ont... «Эти речения, — говорил он, — придают стилю вывихнутый вид»... Демьян подходит к этому с другой стороны: «У народа, — говорит он, — нет такого оборота речи — который... Крестьянство не говорит так; это книжное привнесение. Вы не услышите от мужика: это тот дом, который, и т.д.»... Демьян — искусный разговорщик. Но это не causeur типа французских салонов. От него не услышишь плавной речи бесстрастного жонглера слова. Нет. На первый взгляд его речь даже как будто беспорядочна, обрывиста, грубовата. Но это только первое впечатление. Вскоре вы попадаете на колею заинтересованного слушателя и отдаетесь очарованию этого своеобразного собеседника. Ведет он разговоры часами; он с вами спорит и сам подает за вас реплики и pro и contra, и сердится (своему собственному, вам приписываемому contra), и снисходителен (к собственным, вам приписываемым легким ошибкам), и ликует, когда припрет вас к стене (хотя вы не произнесли ни звука), и, наконец, негодует на вашу податливость» хотя вы ничем еще не выразили своего мнения. Он сам разрешает в диалоге всю проблему, поставив себя в разные положения, разыгрывая разнообразных персонажей и переживая все мыслимые ситуации. И тут больше, чем когда-либо, убеждаешься, что он — поэт-драматург, что драматическое претворение ему ближе, чем всякое иное.
Демьян Бедный плодовит. Сейчас выходит собрание его сочинений в 13 томах. Он находится в расцвете творческих сил, много пишет, читает. Д. Бедный весьма культурен, много знает, упорно и много работает. Он работоспособен, организован и обладает поразительной памятью. Читает наизусть чужие и свои стихи, помнит даты, события, ситуации. Любовь к книге свойственна ему в каких-то особенных чертах: в формах нежности. Особенную страсть питает он к старинным книгам. Он и берет книгу как-то по-особому: так мать ласакет дитя, такую любовь к старым рукописям питали, говорят, гуманисты.
Демьян Бедный — живой человек; он любит жизнь, любит борьбу, любит споры, схватку. Человек большого общественного темперамента, он весьма интересен как личность. К сожалению, мы до сего времени не имеем биографии поэта. У него есть друзья и поклонники, о нем пишут литературные критики, мы читаем и изучаем Д. Бедного, но Ефима Алексеевича Придворова мы знаем очень мало: редко кто с таким настойчивым целомудрием уклоняется от опубликования автобиографических данных!
Что мы знаем о нем?
Демьян Бедный вырос на Херсонщине, в деревне Губовке, в крестьянской семье. Здесь протекло его неприглядное детство. Семейная жизнь его родителей не была счастливой. Отец не жил с семьей, зарабатывая на стороне. Домом управляла мать — жестокая, распутная казачка, питавшая необъяснимую ненависть к своему единственному сыну. Ребенок рос без присмотра, убегая от тяжелой домашней обстановки. Улица, проселок, кабак — вот где копил впечатления будущий поэт. Чуткая восприимчивость, может быть, слишком рано постигла житейские невзгоды, деловые будни, заботы и тяготы беспросветного существования дореволюционной деревни. Тем глубже запечатлелся мужицкий уклад в переживаниях Д. Бедного. Вот откуда его глубокое понимание деревенского быта. Крестьянин по происхождению, он впоследствии усвоил всю культуру передового просвещенного, дисциплинированного члена рабочей коммунистической партии. Он сумел найти скрытую от тысяч тропинку к высшей цели, тропинку, выведшую его на столбовую ленинскую дорогу. Иной любимец муз проводит досуг в кафе, кабаре, баре. Демьяна влечет партийное собрание. Иного поэта тянет к богеме, а Демьяна — к рабочему классу. Это сочетание двух начал — крестьянского и пролетарского — сочетание, столь действенное в нашей стране, раскрывает нам тайну обаяния его творчества для рабоче-крестьянских масс.
Сперва он учился в сельской школе, а затем в Киевской военно-фельдшерской школе. С 1904 года он уже учится в Петербургском университете. В университет он попал после длительной и настойчивой работы по подготовке к экзамену на «аттестат зрелости». С 1911 года он начал писать в большевистской печати, а с 1912 года он уже — Демьян Бедный. Вскоре уже обратил он на себя внимание. Чуткое ухо Ленина не замедлило отметить его; не кто иной как Владимир Ильич очень быстро оценил Демьяна. Вот как рассказывает об этом М. Ольминский:
«...Когда стала выходить «Звезда»... он (Д. Бедный) почувствовал к ней особую симпатию: сначала стали получаться по почте его стихи, а затем явился и сам автор. Вскоре он стал посещать ночную редакцию (в типографии) чуть ли не ежедневно. Здесь в дружеских беседах, среди ночной газетной сутолоки и проявилась в Е. Придворове потребность в боевых литературных выступлениях, и родился на свет баснописец Демьян Бедный. Его очень быстро стал ценить т. Ленин, тогда как многие другие товарищи еще долго косились на пришельца»20.
Затем идут годы роста творческого дарования. Демьян Бедный становится профессионалом, живет исключительно литературной работой. Наступает война, революция, и слава венчает общепризнанного певца... Вот схема. Дополним ее автобиографией Д. Бедного.
АВТОБИОГРАФИЯ ДЕМЬЯНА БЕДНОГО.
Придворов Ефим Алексеевич, крестьянин села Губовки, Херсонской губ., Александрийского уезда — таково мое подлинное имя и звание. Родился я 1/13 апреля 1883 года в вышеназванном селе. Помню я себя, однако, сначала городским мальчиком — лет до семи. Отец тогда служил сторожем при церкви Елисаветградского духовного училища. Жили мы вдвоем в подвальной каморке на десятирублевое отцовское жалованье. Мать с нами жила редкими временами, и чем эти времена случались реже, тем это для меня было приятнее, потому что обращение со мной со стороны матери было на редкость зверское.
С семи лет и до тринадцати мне пришлось вытерпеть каторжную совместную жизнь с матерью в деревне у деда Софрона, удивительно душевного старика, любившего и жалевшего меня очень. Что касается матери, то... если я остался жильцом на этом свете, она менее всего в этом повинна. Держала она меня в черном теле и била смертным боем. Под конец я стал помышлять о бегстве из дому и упивался церковно-монашеской книгой — «Путь ко спасению».
Спасение пришло с другой стороны. В 1896 году «волею неисповедимых судеб» попал я не в елисаветградскую обойную мастерскую, куда меня было уже сговорили, а в Киевскую военно-фельдшерскую школу.
Жизнь в военноучебном заведении — после домашнего ада — показалась мне раем. Учился я старательно и успешно. Казенную премудрость усвоил настолько основательно, что это сказывалось даже тогда, когда я был уже студентом университета: долго я не мог отделаться от военной выправки и патриотической закваски.
Влезши в военный мундир, когда мне было 13 лет, вылез я из него, когда мне пошел 22 год. В 1904 году, выдержав экзамен в качестве экстерна за полный курс мужской классической гимназии, поступил я в Петербургский университет на историко-филологический факультет.
После четырех лет новой жизни, новых встреч и новых впечатлений, после ошеломительной для меня революции 1905—1906 годов и еще более ошеломительной реакции последующих лет я растерял все, на чем зиждилось мое обывательски-благонамеренное настроение. В 1909 году я стал печататься в короленковском «Русском богатстве» и очень близко сошелся с известным поэтом-народовольцем П. Я. (П. Ф. Якубовичем-Мельшиным). Влияние П. Я. на меня было громадно. Смерть его — через два года — перенес я как ни с чем не сравнимый в моей жизни удар. Однако только после смерти его я мог с большей независимостью продолжать свою эволюцию. Давши уже раньше значительный уклон в сторону марксизма, в 1911 году я стал печататься в большевистской — славной памяти — «Звезде». Мои перепутья сходились к одной дороге. Идейная сумятица кончалась. В начале 1912 года я был уже Демьяном Бедным. (Об этом см. статью тов. М. Ольминского в книге — «Из эпохи Звезды и Правды».)
С этого времени жизнь моя, как струнка. Рассказывать о ней — все равно что давать комментарий к тому немалому количеству разнокачественных стихов, что мною написаны. То, что не связано непосредственно с моею агитационно-литературной работой, не имеет особого интереса и значения: все основное, чем была осмыслена и оправдана моя жизнь, нашло свое отражение в том, что мною — с 1909 года по сей день — написано.
Москва. 20 сентября 1921 г.
Вот схематический чертеж. Содержание его скупо исполнено записанными событиями, теми штрихами, что складывают узор жизни, исторический автопортрет: он еще не зарисован. Это дело будущего. Поэт не хочет писать о себе, не любит. Но прав ли он в этой своей уклончивости и имеет ли свободу и право-уединять дни своего прошлого? Мы думаем, что нет: пути оформления духовного облика крупнейшего пролетарского поэта уже отчуждены в пользу истории, и она имеет на них такие же права, как и сам поэт, если не больше. Они должны стать предметом тщательного изучения. Это тем более необходимо, что Д. Бедный стал печататься довольно поздно: двадцати шести лет. В каком же кругу вращались его интересы? Под чьим он был художественным воздействием? Как выкристаллизовалась его неудовлетворенность традиционными формами поэтического претворения, и что определило его искания в области баснетворчества, агит-поэзии, стихотворной сатиры? Творческие поиски 1909 года— года, когда он стал печататься, — запечатлены в полном смятенья и скорбно-интимного раздумья элегическом стихотворении «Бывает час». Поэт неудовлетворен: еще не найдены пути, еще не дорос Е. А. Придворов до Д. Бедного:
Сомненье точит жала острые,
Души не радует ничто,
Впиваясь взором в строки пестрые,
Я говорю: не то, не то...
И убедясь в тоске мучительной,
Косноязычие кляня,
Что нет в строке моей медлительной
Ни мощи буйной, опьянительной,
Ни гордой страсти, ни огня,
Что мой напев — напев заученный,
Что слово новое — старо,
Я — обессиленный, измученный,
Бросаю в бешенстве перо.
Е. А. Придворов начал свой путь поэта на страницах «Русского богатства». Здесь его оценили с первых же шагов. Заведывавший отделом поэзии маститый П. Якубович захотел познакомиться с Е. Придворовым после первого же присланного в редакцию стихотворения21. Знакомство состоялось и скоро вылилось в дружбу. Однако этот успех не вскружил головы начинающему поэту, и очень скоро популярное «Русское богатство» было им сменено на бедную полуподпольную, никому еще неведомую «Звезду». В сущности, этот момент вступления в большевистскую газету и может покуда служить исходным пунктом для биографии Д. Бедного. А что было до этого — мы не знаем. Мы располагаем разрозненными обрывками сведений» рассеянными малыми дозами на протяжении сотен стихов. Нам известно, что детство его было тягостно22, полно лишений, изобильно побоями и скупо на ласки. Уже с самых ранних лет на заработке, он служил пастушком23, писал прошения, читал по покойникам...24. А теперь мы узнаем, что он зарабатывал еще и игоой на гармонике, но в какой обстановке!
Сколько раз из последней мочи
Играл я мальцом с утра и до ночи,
На гармошке похабную «Барыню» пиликая.
Передо мной же пляска вертелася дикая.
Сколько раз в «Покрова», в «Рождество» да в «Престолы»
Предо мной поднималися бабьи подолы,
И нащупав под ними копейку, пятак,
Ко мне бабы шли «шатко и валко»:
— Н-на! Б-бе-ри!.. За гармошку не жалко...
Растак тебя, так!25
Ни отец, ни мать не занимались будущим поэтом. Ласков с ним был дед, Софрон Федорович Придворов. Этот был дружен с внуком. Они вели долгие задушевные беседы и даже спали вместе, на одной скамейке. Постель была узка, тесна. Приходилось лежать на ней «валетом», так что ноги одного приходились к голове другого. — «Почеши, Ефимаша, мне мозоли, — просил дедушка, — зудят». Внук чесал шелушащиеся мозолистые пальцы, сдирал отопревшую толстую кожу, а дед нежно матерился... Каморка была так тесна, темна, угарна, а воздух так сперт, что маленькая керосиновая лампочка отказывалась гореть полным светом. Она конвульсивно вытягивала свой мигающий язычок, робко дымила копотью и гасла от недостатка кислорода. В этакой обстановке рос будущий поэт, лихой сигнальщик побед, настороженный караульный, пылкий, бодрый, звучный, всегда готовый и неукротимый барабанщик революции.
Ему было уже 28 лет, когда он выступил впервые на страницах большевистской печати. Полный сил, звуков и гнева, он отточил язвительное «Демьяново перо», чтобы отдать его на службу партии пролетариата. Рабочие, крестьяне, беднота пленены его могучим талантом, и слава его растет с каждым годом. Его знают. Его любят. С ним заводят переписку. Ищут его, желая видеть... Внешность его хорошо известна по портретам: монументальная фигура, высокий рост, мощный череп. Вот он на партийном съезде: сидит в первых рядах, почти закрыв лукавые глаза. На могучих плечах покоится тяжелая голова, она откинута, и весь он затаился.
Вот Демьян заговорил. Глаза заискрились смехом, и собеседник смеется. Демьян мастер смеха...
В толпе сперва отличишь скульптурные линии его тучного тела. Затем думаешь: почему мне знакомо это лицо? Наконец, восклицаешь: да ведь это он! Демьян Бедный! наш поэт!
Д. Бедный — поэт совсем особенный, поэт-публицист. В этом своем качестве он показал и утвердил истинное мастерство, облекши публицистику в столь волнующие образы, как это редко кому удавалось.
В конце прошлого века Ф. Меринг по поводу столетней годовщины рождения Г. Гейне писал:
«У нас теперь опять господствует мнение, что политическое и социальное творчество есть осквернение искусства, что поэт должен воспевать душистые желтые фиалки, цветущие сливы, жужжащих майских жуков, но ни в коем случае не должен искать вдохновения для своего искусства в великих реальных интересах современной борьбы народов... но именно поэт Гейне... показал, что ничто человеческое не чуждо истинному искусству, что оно везде может черпать свое вдохновение, в политической и социальной области не меньше, чем во всякой другой, что истинный и великий художник всегда находится в центре тех движений, которые волнуют его эпоху»...26
И поэт Демьян Бедный неизменно находит свое место в центре великого общественного движения эпохи, а дни наши много суровее тех дней, когда творил Гейне. Вот почему Демьянов голос резок, а образы остры. В нашу ожесточенную эпоху лирике нет места: нежные цветы гибнут под огнем, и железо с лилиями не уживаются. Лишь в редкие минуты поэт позволяет своему сердцу размякнуть, и тогда такою тихою страстью звучат «Снежинки», взволнованно цветет «Печаль»... Но это единичные строки. Поэту некогда. Он на посту, в неустанной бдительности, в боевой готовности, в напряженности борьбы.
В жаркой битве, в стычке мелкой,
Средь строительных лесов,
Жадно мы следим за стрелкой
Исторических весов.
Стрелки слабое движенье,
Чуть приметная дуга
Отмечают напряженье
Наших сил и сил врага...(«Стрелка».)
Наблюдение колебаний исторической стрелки составляет главную задачу поэта-воина Демьяна Бедного. Его зоркость сосредоточена на исходе борьбы двух классов.
Поэзия ли это?
В стихотворении «Мой стих» Демьян Бедный ставит эту проблему, а разрешает ее в целом всем объемом своего творчества. И разрешает успешно.
Уже давно Г. В. Плеханов писал, отвечая на выпады сторонников «чистого искусства»:
«Если существуют действительно вечные законы искусства, то это те, в силу которых в известные историчесике эпохи публицистика неудержимо врывается в область художественного творчества и распоряжается там, как у себя дома»27.
Примечания
1. Демьяном Бедным написано около 100.000 стихотворных строк.
2. Нестор Котляревский. «Литературные настроения Александровской эпохи». 1913. Стр. 292.
3. Н. Котляревский. Ib.
4. Их у него около двух десятков.
5. Собр. соч., т. II, стр. 196.
6. Этот экспромт написан в 15 минут. Автору, сидевшему в Смольном, в комнате президиума Ленинградского совета, поднесли плакат, и он тут же на самом плакате дал пояснительное стихотворение.
7. См. Собр. соч., том XII.
8. Водораздел, размыкающий молодежь от старины и стариков, картинно и символично представлен в бытовой записи обследователя кавказских захолустий. Вот его беседа, дословно переданная, беседа со стариком черкесом, бывшим в свое время властным аульным старшиной:
9. Собр. соч., т. XII.
10. Собр. соч., т. XII.
11. Собр. соч., т. X.
12. Н. Крупская. «Что нравилось Ильичу из художественной литературы». Альманах «Удар». Москва, 1927, стр. 128.
13. «Крылатые слова» по толкованию С. Максимова. СПБ, 1890, стр. 401.
14. Всем известно, что образованные слои, интеллигенция также культивировала этот жанр. Противопоповское, противоцерковное, гривуазное творчество не оглашалось в печати, но процветало в камерной, интимной обстановке. Напомним поэму Тургенева «Поп»; порнографическое стихотворство М. Лонгинова («Поп Пихака»); пушкинскую «прекрасную шалость» (как называл А. Вяземский «Гаврилиаду») и др. Занимал этот жанр и Некрасова; называют еще Дружинина, Григоровича и многих других. Чопорные современники в своих воспоминаниях пишут, что «много было в этих произведениях и талантливого и остроумного, но больше всего грубейшего кощунства и цинизма».
15. Существует такая анонимная и даже запретная в прошлом книга «О православном белом и черном духовенстве в России».
Она была напечатана в Лейпциге в 1866 году и приписывалась опальному профессору духовной академии Ростиславлеву. Не надо думать, будто автор ее — радикал: он явный монархист и убежденно религиозен. И вот что мы читаем в отделе 46, озаглавленном так: «О неуважении всех сословий к духовенству»:
«...ныне очень уже известно, что духовенство, особенно белое, потеряло уважение и любовь чуть не во всех сословиях. Отдельных из него лиц любят и уважают... но целое сословие находится в презрении... Делать нечего, надобно раскрыть печальный факт и притом так, чтобы в его существовании не было сомнения. При этом случае придется мне говорить и от своего лица, но главным образом я постараюсь опереться на разные печатные свидетельства, из которых замечательнейшие высказаны или защитниками духовенства или в официальных документах» (т. II, стр. 373).
И далее автор с глубокою скорбью и сердечною болью перебирает все слои общества, и оказывается, что родовитые дворяне, уездные чиновники, мелкое офицерство, горожане — купцы и мещане, интеллигенция, крестьянство — все сословия питают глубокое презрение к духовенству. Весьма интересны цитаты и ссылки на официальные отчеты. Так, отчет министерства (внутренних дел заключает: «Народ не уважает духовенства, преследует его насмешками и укоризнами и тяготится им... Народ чуждается духовенства и прибегает к нему не по внутреннему внушению совести, а поневоле»...
16. Н. Ленин. «Лев Толстой как зеркало русской революции».
17. В отваге его поэтической противопоповской и противоцерковной сатиры с ним может конкурировать лишь народное творчество, и здесь Д. Бедный показал всю силу слитности своей с массами. Сказки и пословицы нашего мужика о попах и церкви настолько смелы и непристойны, что о напечатании их полным текстом нечего было и думать. С некоторыми из них можно ознакомиться в редком женевском издании «Русские заветные сказки. Валаам. Год мракобесия». — Пародии на церковные обряды разыгрывались у нас в народных представлениях. Наша народная драма дает едкие фарсы-свадьбы, похороны, панихиду, молебен «закатистый» (с акафистом) и пр. Здесь обыкновенно фигурирует пьяное духовенство, произносящее разные шутовские, а чаще всего, нецензурные возгласы. Это — сатира на духовенство и церковь.
18. Об успехах антирелигиозной пропаганды в деревне имеется в наличии множество фактов, запечатленных в отчетах, протоколах, сводках, устном поэтическом творчестве, особенно в частушках, к примеру, —
Заросла тропинка в церковь,
Новая проторена:
Дверь избы-читальни
Широко растворена.
Подобных прибауток имеется без счету. Приведем также песенку, которая исполнялась в репертуаре глухого села Прионежья. Автор этой песни прожил год в Соловецком монастыре послушником. Приводим отрывки, свидетельствующие о настроениях населения:
Мария зачала до брака,
Помог ей в этом божий дух,
По-моему, здесь, братцы, врака,
Давайте спросимте старух:— «Эй, тетки, не бывало ль с вами,
Что вы совсем без мужика
Произвели на свет бы сами
Девчонку или паренька?»
. . . . . . . . . . .Христос родился в Вифлееме,
Папашей крестным был осел.
Читал я, много тратя время,
Но правды в этом не нашел,
Такого города на свете
Не было, братцы, никогда...
(Из статьи С. Макарова «Комсомол Прионежья», в сборнике «Комсомол в деревне», под ред. Тана-Богораза, Госиздат, 1926 г.).
19. Приводим интересный деревенский протокол Лодейнопольского. уезда; он говорит сам за себя.
«Протокол общего собрания гр-н деревни Подщепье Вознесенской волости, в количестве 27 домохозяев, 30 марта 1924 г., под председательством тов. Поташева А. Е., при секретаре Гр. Токареве.
Повестка дня: 1) о сокращении праздников. Постановили: 1. При всестороннем обсуждении о сокращении части праздников ввиду того, что населению деревни (праздники) приносят обременительные расходы, а также затрату времени и средств, а посему сократить следующие праздники, празднуемые деревней Подщепье: 1) Суббота на масленой неделе; 2) Изосимов день 17 апреля ст. ст.;
Тифинская 26 июня ст. ст.; 4) Ильин день 20 июля ст. ст.; 5) Савватиев день 27 сентября ст. ст.».
(«Комсомол в деревне», очерки под ред. проф. В. Г. Тана-Богораза, Госиздат, 1926, стр. 109.)
20. М. Ольминский. Общий очерк эпохи в сборнике «Из эпохи «Звезды» и «Правды».
21. Это стихотворение — «Сынок»; в нем вторая строка принадлежит П. Якубовичу.
22. «У господ на елке».
23. «Горькая правда».
24. Очерк Л. Войтоловского в сборнике «Современные писатели в школе». Гиз, 1925.
25. «Музыка прошлого» («Известия ЦИК» от 25 декабря 1926 г.), т. XIII.
26. Франц Меринг. «Мировая литература и пролетариат». (Сборник статей.) Гиз, 1924, статья «В память Гейне», стр. 181.
27. Г. В. Плеханов, т. X, Г. И., стр. 193.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |