4. На пути к победе пролетариата
| «Знаю я, что путь мой — верный путь»...
(«Я б хотел»...) |
С победой революции Д. Бедный стал, по выражению т. Сосновского, ее «певцом-барабанщиком». Это верно, но только отчасти. Конечно, Демьян не мог не отразить своего восторга при виде гибели старого, столь ненавистного ему строя; конечно, не мог не выразить столь понятной радости победы, но, в общем, стихи приветственно-призывные составляют небольшую долю всего, написанного Демьяном в годы революции. Как был Демьян, так и остался он прежде всего сатириком. Тот же Л. Сосновский приводит курьезное заявление одного из редакторов соглашательской газеты «Новая Жизнь», Б. Авилова, сказавшего Д. Бедному после февральской революции: «Ну, что же, ваше дело кончено. Сатирику теперь делать нечего». Большей глупо-наивности, конечно, нельзя себе и представить. Дело Демьяна не только не было кончено, но можно сказать, только лишь начиналось, так как при царизме он не мог как следует развернуться.1
Необычайно примечательна та четкость ленинской линии, которую всегда вел Демьян. Для знающих историю партии не секрет, что не один товарищ, даже из числа «вождей», в 1917 и в начале 1918 г. испытывал сомнения и колебания. Вопросы войны и мира, организация власти, разрушение некоторых памятников старины, отношение к учредительному собранию, Брест и многое другое — все это было тяжелым испытанием для многих. Демьян ни розу не сфальшивил, не взял ни одной неверной ноты, как-то нутром, чутьем, инстинктом улавливая правильный, ленинский, путь.
Смысл февральского переворота Д. Бедному, как и всем большевикам, был вполне ясен, и он сейчас же принимается разъяснять в своих стихах буржуазный характер происшедшей революции, указывает на невозможность для трудящихся масс помириться на первом ее этапе. В одном из написанных после февральского переворота стихотворений — «Тофута мудрый», еще не отрешившись от приема «иносказания» и ведя речь о «далеком-предалеком царстве», о «ненашем государстве», Д. Бедный пишет:
Хоть бунтовали все, но в общей суете
Верх взяли те,
Кто посильней да побогаче,
и потому —
Пошел в народе разговор:
— «Попали мы впросак!»
— «Того ль душа хотела?»
— «Эх, не доделали мы дела!..»
Но если пока еще «не доделали», то Демьян был очень твердо уверен в том, что скоро возьмутся за ум и «доделают». И, обращаясь мыслью к родной деревне, Демьян советует «доделывать» разумно, не чинить бессмысленных разгромов помещичьих усадеб, чтобы потом не жалеть, «что изничтожили... свое» («Свое»). Впрочем, Демьян не обольщался мыслью о том, что «доделывать» будет очень легко; он уже тогда предвидел возможность серьезных боев и предупреждал об этом:
И если «господа», к примеру, мужиков
Землей и волею лишь по губам помажут,
Так топоры себя покажут!..(«Когда наступит срок»)
Шаг за шагом следит Демьян дальнейшие события, отзываясь на все перебои революционного пульса, на частую смену министров, на партийную борьбу, на растущую контрреволюцию, неизменно агитируя и разъясняя.
Постоянные перемены в составе «временного правительства» приводили его в радостное настроение:
А власть, едва лишь став на ноги,
Уже от смены ждет подмоги.
Несть власти, аще... аще... аще...
Сменяйся, милая, почаще.
Так, понемножечку, с подходу,
Глядь — перейдешь ты вся к народу!(«Власть»)
Дальнейшие изменения в составе правительства, все более и более обнаруживающие стремление помещиков и буржуазии накинуть петлю на шею рабочих, крестьян и солдат, вызывают уже не шутливые, а беспокойные предупреждения Демьяна:
Пока мы слушаем хорошие слова,
Нас угостить хотят весьма пре подлым делом.
Товарищи, змея двуглавая жива, —
Корону где-то чистят мелом!..(«Оживающие», 28/15 VI, 1917)
Так называемое «общество» в то время и слышать не хотело, когда большевики говорили, что между «временным правительством» и старым царским, по существу, большой разницы нет. Не понимали этого и трудовые массы. А между тем связь была, и очень близкая. Демьян ее чувствовал и разоблачал, попадая, что называется, «не в бровь, а прямо в глаз».
Вот, например, не поразительное ли совпадение: 8-го июля 1917 г. Николай II записал в своем дневнике:
«В составе правительства совершились перемены: кн. Львов ушел, и председателем совета министров будет Керенский, оставшись вместе с тем военным министерством и взяв управление еще министерством торговли и промышленности. Этот человек положительно на своем месте в нынешнюю минуту: чем больше у него будет власти, тем лучше».2
А 12-го июля Д. Бедный, прочтя в газетах сообщение о том, что бывший царь и члены его семьи желают подписаться на «заем свободы», пишет такой язвительный памфлет:
Как бы, братцы, ни было, —
К оборонцам прибыло:
Царь с царицею вдвоем
Подписались на заем.
Демьян Бедный.
Уж и я словцо подкину.
Оборонцы корчат мину:
— «Отчего бы это вдруг
Объявился новый друг?
Для поддержки чьей свободы
Царь пустился на расходы?»
Мужик Вредный3(«Заем»)
Временное правительство, как известно, думать не думало конфисковать у царской семьи ее колоссальные, награбленные у народа капиталы, имения и дворцы, лишь ограничиваясь мыслью о привлечении Романовых к платежу... подоходного налога. И вот Демьян набрасывает такие строки:
Душа-то за царя у кой-кого болит,
И помощь для него у кой-кого готова.
Забыли вы про князя Львова
И буржуазный весь синклит:
Грабителя они хотят привлечь... к налогу!
Грабитель в радости вопит на все Село4:
— «Фу, слава богу!
Немного отлегло!
Не перемена ли погоды?
Князь Львов... его рука видна из-за кулис.
Что? Как ты думаешь, Алис?
Мы сбережем свои доходы!!»(«Оживающие»)
Со всей силой своего сатирического пера обрушился Д. Бедный на империалистов, пропагандирующих «войну до победного конца», в замечательной «солдатской песне»: «Приказано, да правды не сказано»:
Нам в бой итти приказано:
— «За землю станьте честно!»
За землю! Чью? Не сказано.
Помещичью, известно!
Нам в бой итти приказано:
— «Да здравствует свобода!»
Свобода! Чья? Не сказано.
А только — не народа.
Нам в бой итти приказано
«Союзных ради наций».
А главного не сказано:
Чьих ради ассигнаций?
Кому война — заплатушки,
Кому — мильон прибытку.
Доколе ж нам, ребятушки
Терпеть лихую пытку?5.
Не менее остро высмеивал Демьян социал-соглашателей и представителей других политических партий и группировок, написав, например, ряд блестящих эпиграмм в связи с предстоящими выборами в учредительное собрание по спискам («Всем сестрам по серьгам»). Сильное впечатление произвела эпиграмма «Братание после смерти», появившаяся в связи с меньшевистскими статьями, призывавшими к братанию после... заключения всеобщего мира. Демьян написал всего четыре строчки:
Товарищ, сойдемся вдвоем
И во всем поквитаемся:
С начала друг друга убьем,
А потом... побратаемся.
Подобных блестящих образцов революционной сатиры — меткой, отточенной, легко запоминающейся, неотразимой, немало дал Демьян в то бурное, клокочущее, как многим казалось, неразрешимыми противоречиями время.
Но тогда же Демьян написал и первое свое большое произведение, дающее широкую, охватывающую картину развертывающихся событий. Имею в виду упомянутую повесть в пяти частях «Про землю, про волю, про рабочую долю».6
Эта повесть прошла как-то совершенно незамеченной в нашей критической литературе, а, между тем, она заслуживает большого внимания. Прежде всего, она очень оригинальна по форме: в основную нить рассказа о деревенском парне Ванюше, которого постепенно просвещали события и товарищи, вплетен целый ряд отдельных, как бы совершенно самостоятельных стихотворений: песен — народных, плясовых, солдатских, — частушек, басен и т. д., — и тем не менее все вместе представляется целостным художественным организмом. Такой композиционный прием в нашей литературе почти не встречается. Как на один из редких примеров его применения, можно указать, например, на главу некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо» — «Пир на весь мир», которая точно так же включает в себя отдельные песни, стихотворения и т. п.
Но не только по оригинальности формы интересна эта поэма Д. Бедного. Она замечательна, как блестяще выполненная и первая в нашей литературе попытка передать и правильно осветить события только что прошедших дней, растолковать их самым широким массам рабочих и крестьян. Задумана была эта повесть Демьяном еще на войне, но в царские времена напечатать ее было невозможно, и потому лишь с победой революции, получив возможность писать открыто, Д. Бедный принимается за эту —
Быль доподлинную, повесть,
Где нам в ровном ходе строк
Жизнь сама дает урок...
Обращается Демьян к самой широчайшей аудитории:
Ой, вы, братцы, тетки, дяди,
Я пишу не шутки ради,
Не для смеху, не для слез,
Потолкуемте всерьез:
Где болит? На что мы ропщем?
На совете нашем общем,
Ум прибавивши к уму,
Подберемся кой к чему,
Подберемся, разберемся,
Друг на друга обопремся,
Словим горе вперемет
И посмотрим, — чья возьмет.
Рассказ начинается издалека — с войны. Действие в глухой деревушке. Мобилизация:
На деревне тихо-тихо,
По деревне бродит лихо,
Со двора бредет во двор, —
Объявил, вишь, царь набор,
Объявил набор досрочный.
У царя расчет был точный:
Как, мол, немец ни мудри,
Как в бою он ни хитри,
С ним нам справиться нетрудно.
Наше царство многолюдно.
Все войска как соберем
Да всей силой как напрем, —
Не спасут тут немца пушки;
Не война, сказать, — игрушки!
Напирай да напирай,
В день пол-царства отбирай!
А что головы кто сложит,
То царя не так тревожит!
Миллион голов аль два,
Не своя, ведь, голова!
Призванные гуляют:
— Трень-брень!
Трень-брень!
Ты сыграй-ка,
Балалайка,
А мы песенку споем:
Завтра всем нам на прием!
Ой, вы, немцы-супостаты,
Из-за вас идем в солдаты,
Из-за вас у нас печаль:
Покидать девчонок жаль!
Как посадят нас в вагоны,
То-то будет плач да стоны.
Все вагоны — грох да грох,
Все девчонки ох да ох!...
Попал на войну и «герой» повести — Ваня: выпало ему «в пехоту, в Курский полк, в седьмую роту».
С редким даром синтеза рисует Демьян картины военного ученья:
— Ать! — Два! — Ать! — Два!
В ногу, дурья голова!
Ать, два, три, четыре!
Шире шаг. Михеев! Шире!
Смир-рно! Что там за галдеж?
Соловьев, ты это что ж?
Стосковался по аресте?
Левой! Правой! Шаг на месте!
Стой! Оправься!.. Ну, народ:
Черти! — стадо, а не взвод!
Так —
На плацу педели две
Новобранцев муштровали,
Передышки не давали:
Целый полк, что было сил,
Грязь на площади месил...
Заставляли раз по двести
Повторять отданье чести,
Но ружья в полку зато
Не держал в руках никто.
Перед самым уж походом
Пронесли ружье по взводам,
Показали, как держать
И откуда заряжать,
Как управиться с прицелом.
Штука мудрая! Но в целом —
Вышел полк, как все полки:
Первосортные стрелки!..
На войне Ваня познакомился с Климом Козловым, бывшим рабочим Путиловского завода. От разговоров с ним многое у него в голове прояснилось. Между тем, положение становилось все хуже и хуже. Стали это понимать и в Питере:
Втапоры — не без причины
Царь извелся от кручины
И, дрожа за ход войны,
Каждый час менял штаны,
Со штанами мысли тоже.
Драл царя мороз по коже,
Затрещал пустой чердак:
«Заварил я кавардак»...
...Всюду — слухи, всюду — толки,
Как у нашего Миколки,
Православного царя,
Мозгу, правду говоря...
Нету мозгу, есть замашки —
Больше все насчет рюмашки.
Царь допреж того гулял,
Дядя ж фронтом управлял,
До Двины ж когда доправил,
Царь от дел его отставил
И — ликуй Расея вся! —
Фронтом править сам взялся...
Быстро понеслись дальнейшие события: зашевелилась государственная дума, началась «министерская чехарда», всплыла грязь распутиновщины... Все это нашло яркое, блестящее, меткое выражение в «повести» Демьяна. Затем перед читателем столь же мастерски развертываются картины революции в городе и деревне; проходят, как в живой кинематографической ленте, события лета 1917 года, вся история «демократического надувательства», и кончается повесть советом окончательно «повыкрошить клыки» у буржуазии после победы в Октябре... Герой повести, Ваня, попадает в Питер и принимает участие в событиях.
Если о знаменитой поэме А. Блока «Двенадцать» кричали на всех перекрестках, написали десятки критических статей, прославили ее подлинно-революционной и даже «большевистской» поэмой (хотя Блок, изображая «Октябрь», как стихийное событие, не заметил ни роли нашей партии, ни Ленина, ни конкретной большевистской программы, ограничившись лишь туманными словами о крушении «старого мира», о «мировом пожаре» и т. п.), то, думается нам, поэма Д. Бедного заслуживает, во всяком случае, не меньшего внимания. Она дает великолепный материал для истолкований смысла событий эпохи войны и революции. Ее должны знать все. Ее должны разбирать и изучать в школах, как лучшую иллюстрацию недавнего прошлого. Не оспаривая поэтических достоинств «Двенадцати» Блока, мы можем сказать только одно, что «Повесть» Демьяна неизмеримо ближе нам, неизмеримо нужнее. Ее нельзя и сейчас читать без глубокого волнения. Нельзя не поражаться мастерскому уменью Д. Бедного в двух — трех штрихах рисовать целые картины, изумительно верные, грандиозно обобщенные. Всем любителям рассуждать на тему о том, поэт Д. Бедный или не поэт, можно рекомендовать прочитать хотя бы описания Петербурга, которые дает Демьян в своей «Повести про землю, про волю». Приведу их целиком. Вот одно:
Стойте, братцы. Долог путь.
Дайте малость отдохнуть.
Чай, никто не мчит вдогонку?
На часок свернем в сторонку
И оглянемся назад:
Далеко ли Петроград?
Петербургом был он ране.
В черной копоти, в тумане
Возлежал среди болот
Мощи царственной оплот,
Всероссийский обирала.
Здесь томилась, вымирала,
Набивая чердаки,
Голь людская, бедняки.
Здесь в подвалах темных, душных
Для малюток золотушных
Из-за копоти и туч
Не сверкал весенний луч.
Здесь под сводами заводов,
Средь громадных дымоходов,
Рос могучий дух борьбы
Пролетарской голытьбы.
И не раз уж эта сила
Воли-выхода просила, —
Разметавши тьму препон,
Колебала царский трон.
Перед страшною войною
Снова грозною стеною
Стал вздыматься бурный вал:
Люд рабочий бунтовал.
Вот другое:
Чуден Питер, град-столица!
В нем живут какие лица:
Царь с царицею, чины.
Круглый год у них блины,
Что ни день — то шампанея,
Что ни вечер — то затея:
И театры и балы.
Ведь доходы не малы:
Протранжирить их умело —
Тоже, знаете ли, дело!
Как по улице Морской
Шум — движенье день-деньской.
Мчат моторы и кареты...
Пешеходы разодеты, —
Им мороз трескучий люб:
Не проймет он барских шуб,
Дорогих пушных салопов.
То ли дело средь окопов!
Туть морозцу путь насквозь.
Знай солдатиков морозь!..
И, наконец, вот третье:
Питер-город, вправду, чуден,
И богат и многолюден.
От заставы до дворца
Красоты в нем без конца.
Хоть, положим, в каждой части
Красота различной масти:
Тут — дворец, а там — завод;
Тут — цари, а там — народ.
Красоту толкуют всяко.
Мне милей всего, однако,
«Трудовая сторона»,
Чтится «Выборгской» она:
«Большевистская столица»!
У Невы тут есть больница.
Вместе с Ваней сам я в ней
Пролежал немало дней...7
Разве все это не яркие, незабываемые художественные образы? Разве это повторение того, что уже было когда-то сказано? Разве мы, на ряду с Петербургом Пушкина, Гоголя, Достоевского, Некрасова, Блока, не имеем права говорить и о «Петербурге Демьяна Бедного»?!
Рядом с повестью «Про землю, про волю...» надо поставить и другую большую повесть в стихах — «Мужики». Правда, написана она значительно позднее, в 1919 году, но цель ее — та же: рассказать в простой, общепонятной форме о недавних событиях и на основании этого рассказа убедить крестьян в необходимости борьбы за советскую власть.
Начинается повесть эта, написанная размером «Конька-Горбунка», еще более издалека, задолго до войны, с 1907 года:
Как у деда у Нефеда
Развеселый пир — беседа.
Но не с пива, не с вина
Бабка Фроловна пьяна,
Ходит легче молодицы:
— «Сын приехал из столицы!»
Сын, Петруха, был в Питере рабочим. Он рассказывает про то, как —
Раскусили мы царя
В день девятый января;
рассказывает про думы — 1-ю, 2-ю и 3-ю, про то, что —
Если б в эти дни в пехоте
Не служило дурачье,
Да не сунься казачье
Вызволять царя с дворянством,
То рабочий люд с крестьянством
Нынче, взявши в руки власть,
Не попали б в волчью пасть...
А про себя Петр говорит:
Не пустись я на уловки,
Не уйти бы от веревки.
Дома малость посижу,
Ну а дальше... погляжу...
Мужички слушали и не особенно остались довольны рассказом Петрухи:
С грустью думал дед Нефед:
Эх, ты, горькая судьба!
Век не выпрямить горба.
Я-то ждал его, злодея:
Сын вернется — вся надея.
Вот... вернулся... голытьба,
На отцовские хлеба!..
Пришлось Петру заняться хозяйством, жениться:
Петра сеял, жонка жала,
Каждый год детей рожала,
Дети мерли в свой черед.
Словом, дело шло вперед.
Но не может Петр забыть про столицу, про заводскую жизнь, про товарищей и, наконец, решается выписать рабочую газету;
Ходит Петра веселей,
Стала жизнь ему милей.
«Правда» душу воскресила:
Крепнет снова наша сила...
И решается Петр ехать в Петербург.
Жонка взвыла: «Знамо дело,
Что со мною надоело,
Вспомнил, верно, прежних краль?..»
Но не успел Петр исполнить своего намерения, как подошел 1914-й год, и пришлось ему итти на войну.
Левой, правой! Левой, правой!
Генерал Самсонов бравый
Войско царское ведет,
Уж он немцам накладет.
Шла несчастная пехота
Чрез Мазурские болота,
Шла без плану, наугад,
Не вернулася назад...
Петр попал в плен...
Петр Костров в плену томится.
Кто над пленным не глумится?...
Пленные англичане, французы — все
...одеты, сыты,
Дома, видно, не забыты, —
Присылают им всего,
А у наших — ничего...
Проходит три года. Вдруг приходит весть:
На Руси царя уж нету,
Власть вручили комитету
Из каких-то там господ,
Господа-де «за народ»,
Подновив его оковы,
Продолжать войну готовы
Против немца-подлеца
До победного конца.
Петр Костров в плену томится.
Снег в четвертый раз валится
В чужедальней стороне.
Не видать конца войне...
пришли слухи и об Октябрьской революции, но слухи туманные
Этот — слово, этот — два,
Крепнет темная молва,
Несуразные догадки
Про российские порядки:
— Что ни яма, то Совет,
А до пленных дела нет...
Наконец, пришла и немецкая революция:
Без указу, без приказу
Заварилась каша сразу:
Закричали немцы — гох!
Шум... пальба... переполох...
Без царей — Берлин и Вена!
Наши хлынули из плена...
Но Советская Россия встретила их тоже не особенно щедро:
дали —
.... иному сапоги
С барской, видимо, ноги,
А другому — так, обноски,
Всем — табак и папироски,
Денег малость на завод.
Бедный мы теперь народ!..
Однако, Петр все же успел прихватить в Москве «газет и книг» и с волнением едет домой:
Ельник... речка... три избы...
Телеграфные столбы...
На станции встретил знакомых земляков. Невеселые ждали Петра вести: старики померли, а у жены... —
Есть ребенок... годовалый...
Явился Петр домой:
Петр вошел в свою избенку.
С воплем кинулась к ребенку
Ошалевшая жена:
— «Петр... не трожь! — Не трожь!..» — «Не трону.»
Сел бедняга под икону, —
Опершися на кулак;
Просидел всю ночку так...
Прожил дома Петр с неделю...
В деревне бестолковщина. Каждый день сходки. Пять-шесть кулаков мутят народ. Указывают на «Муромский уезд», где —
Комиссаров нет в помине,
Разогнали всех к чертям...
Петр пытается урезонить односельчан и кончает тем, что уходит добровольцем в Красную армию.
Эта простая, бесхитростная повесть производит и сейчас сильное впечатление своей неприкрашенной правдивостью; в свое же время она имела и большое агитационное значение.
Примечания
1. Окончательно «развернуться» он смог, конечно, лишь с установлением власти пролетариата.
2. Цитирую по сборнику «На чужой стороне», III, под редакц. С.П. Мельгунова. Берлин, 1923, стр. 117—118.
3. Подчеркнуто в подлиннике. — Н.Ф.
4. Т. е. Царское (ныне — Детское) Село. — Н.Ф.
5. Вошла в повесть «Про землю, про волю, про рабочую долю», ч. IV (см. ниже). По поводу этой песни т. Сосновский пишет следующее: — «Песенка ударила буржуазию "в самое нутро". В тот же самый день, когда она появилась, "Вечерние Биржевые Ведомости" посвятили ей особую статейку, требуя от прокуратуры немедленного принятия соответствующих мер по отношению к автору "возмутительной" песни, в которой шестнадцать строк "сконцентрировали в себе весь яд большевистской агитации". Хотя Демьян Бедный на этот раз прикрылся подписью: "Солдат Яшка — Медная Пряжка", прокуратура сразу разгадала автора, которому пришлось временно "держаться Выборгской стороны", т. е. сидеть в Финляндии и не показываться в Питере». (Примеч. к II т. Собр. соч. Д. Бедного, стр. 363).
6. 1-я часть — «Царская война»; 2-я — «Петроград»; 3-я — «Февральская революция»; 4-я — «Демократическое надувательство» и 5-я — «Большевистский Октябрь».
7. Ср. еще стихотворение «Петроград», где есть такие строки:
Самодержавья первый крестник,
Сын, свергший отчий произвол,
Ты новом жизни провозвестник,
Ты строя нового символ...
...Пройдут года,
И все паломники труда
В коммунистическую Мекку...
Стекаться будут на поклон...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |