6. Советские будни

...В Нижний на ярмарку еду, Как недавно ездил на боевые фронты. («По старому адресу»)

Перед своим родным, перед рабочим людом Льстецом я не был никогда. («На перевале»)

Революционные будни начались давно, еще до «нэпа», поскольку всегда была будничная, рядовая работа, но главным образом, конечно, вступили они в свою силу с момента ликвидации военных фронтов и с нашим переходом в 1921 г. к новой экономической политике.

Наступила эпоха мирного строительства, пришли годы укрепления и внедрения завоеваний революции, повседневной трудовой борьбы за социализм.

И Демьян, как «верный солдат революции», быстро «демобилизуется», перестраивает свою «лиру» на мирно-производственный лад. Уже не «богатырский бой», не патетика военных битв, не грозные проклятия врагам интересуют его, а то, что выдвигает теперь жизнь; он бьет по иным врагам, еле уловимым, незаметным, порою ловко надевающим личину друзей. И опять ничто не ускользает от внимания Демьяна. И опять — и победы, и поражения, и ошибки, и достижения на мирном фронте, — все проходит через горнило его творчества: «нэп» с его отрицательными явлениями в быту, голод, Нижегородская ярмарка, изъятие церковных ценностей, борьба с вошью, Генуэзская конференция, сельскохозяйственная выставка, партдискуссии, борьба с вредителями в сельском хозяйстве, очередные выборы в советы, восстановление производства, кооперативные неурядицы и преступления, приезд иностранных рабочих делегаций и пр., и пр., и пр., — на все отзывается Демьян, где надо — разъясняет, где надо — агитирует, где надо — остро, смело, метко и неустанно высмеивает и обличает.

Всем известно, какие новые трудности несла с собой эта эпоха. «Новая экономическая политика» хотя и явилась совершенно необходимым шагом, но все же была некоторым «отступлением», некоторой частичной капитуляцией перед капиталом, и вместе с тем — отрезвлением для тех товарищей, которые наивно мечтали ввести социализм в 2—3 года, преимущественно при помощи декретов и репрессивных мер. Многим приходилось быстро перестраивать свою психику, от революционной «романтики» боев переходить к «прозе» «гражданской» работы, приходилось «учиться торговать», к чему призывал В.И. Ленин.

И вот тем товарищам, у которых не было ленинской ясности мысли, которые, не имея понятия о сложности путей социалистической революции, наивно думали, что «нэп» — есть не временное, вынужденное отступление, не ловкий тактический шаг, а сдача позиции, чуть ли не отказ от коммунистической программы. Д. Бедный со свойственной ему ясностью, толковостью и убедительностью разъяснял:

На какие пришлось нам итти заграждения!
Их наш бурный, безудержный натиск скосил!
Но увы, под конец для прямого всхождения
Не хватило у нас человеческих сил,
И в поступках своих объективно невольные, —
За собою влача черноземный народ,
Мы свернули теперь на дороги окольные,
Подойти к нашей цели стараясь в обход!
Вьются эти дороги по-русски, извивами:
То над речкой, обросшей плакучими ивами,
То сыпучим песком,
То по пням, по кореньям, еловым леском,
То по хлябкой трясине,
То вперед, то назад, то вперед, то назад...
Нету вех, ни столбов верстовых и в помине,
И приходится ехать порой наугад...

Заставить крестьянина сделать сразу «прыжок в царство социализма» оказалось невозможным, а строить социализм без крестьянства в нашей стране с преобладающим крестьянским населением — также немыслимо: с «мужиком» необходимо считаться...

Нам придется Митюхам-Ванюхам поддакивать...
Пролетарские мысли свои обволакивать
В цвет, приятный для их недоверчивых глаз, —

      («О нашем новом экономическом курсе»), —

прямо, без обиняков, говорит Демьян, разъясняя политику пролетарской партии по отношению к деревне.

Сохраняя, среди охватившей некоторые круги коммунистов растерянности, ленинскую трезвость и выдержку, Демьян поучал «ничего не понимающих» в «новом курсе» товарищей:

Пойми, что коммунизм есть новой жизни строй,
  А не одни патронные заводы.
  С великим строится трудом
  Коммунистический наш дом.
Мы для фундамента лишь грунт еще трамбуем
  И подбираем лес на сруб.
Друзья, победно мы тогда лишь возликуем,
Когда повалит дым из всех фабричных труб,
Пойдут все жернова советских мукомолен
И транспорт наш не будет «болен».

      («Стружки»)

В то же время Демьян считал нужным успокаивать и обывательски-нэпманскую публику, никак не хотевшую понять, что поворот сделан «всерьез и надолго» и охотно верившую всяким провокационным слухам о новой «каверзе большевиков»:

Если б деревенские лошадки представляли собою грамотную нацию, — пишет Демьян, —
То, читая наши статьи про электрификацию,
Они б могли истолковать такое обстоятельство,
Как немедленное на лошадиную жизнь посягательство,
И не приписали бы нам ни капли благородства,
Сколь бы мы ни поощряли улучшение коннозаводства.
Иными словами,
Не каплет, граждане нэпманы, над вами,
Нэпьтесь в полной уверенности,
Что нэп рухнет не от большевистской «злонамеренности»,
Нс оттого, что арестована некая самогонная баба,
А от революционных событий мирового масштаба.

      («О делах наркомфинных и пр.», — «Правда», 1922, № от 27 окт.)

Но, «утешая» нэпманов, Д. Бедный понимал, что нам-то самим предстоят большие затруднения, и что для построения «коммунистического дома» не надо брезговать никаким «черным трудом». В эпоху, когда Владимир Ильич советовал «учиться торговать», в самых скромных делах надо было видеть большое геройство и уметь находить революционный пафос. И сам Демьян был готов подать пример, готов был делать все, что угодно, все, чего требовал момент, хоть... идти в Наркомзем, если это понадобится:

Там, встав на новую дорожку,
Писать я буду про картошку,
Про ранний взмет, про перелог,
Как мыслить план землеустройства...
В чем урожайности залог,
И если скажет кто затем,
Что я касаюсь «скучных» тем,
Что «где навоз, там нет геройства» —
Того я быстро излечу,
Послав на взбучку... к Ильичу!

      («Моя отставка»)

С нужной резкостью обрушивается Демьян на наших партийных нытиков из числа «рабочей оппозиции»:

Я не скажу, что нынче вёдро.
Тут правды не зачем скрывать.
Но всё же я настроен бодро
И не намерен унывать,
Хоть на унынье нынче мода.
Из большевистского прихода,
Хоть человек я и не злой,
Я б гнал всех нытиков долой.
Одна любительница позы,
Из крайне-«левых» героинь,
Вчера шептала мне: «аминь»,
Рисуя мрачные прогнозы.
Я ей сказал: «Шалтай-болтай!
Не хочешь петь, так улетай!»

И приводит в пример мужичка, который три раза сеял просо, не унывал, когда оно не родилось, и наконец добился хорошего урожая.

Все это азбучно, бесспорно, — заканчивает свой рассказ Демьян, —
Но в этой азбуке — урок.
К чему стремится кто упорно,
То он получит в некий срок,
А в срок какой — ответить трудно.
Пороть горячку безрассудно,
Кому медлительность тяжка,
В том, стало быть, тонка кишка
Иль растянулась от натуги, —
Тогда для эдаких кишок
Партийный нужен ремешок...

      («Азбука»)

С глубоким сочувствием отмечает Демьян созвучную этим мыслям речь одного беспартийного крестьянина на X Съезде Советов:

— «Известно, мы живем покамест не в раю.
А всё же вылезать уж стали из провалу.
Зачем же думать нам о вражьей кабале
И низко кланяться чужому капиталу?
Поклонимся своей кормилице — Земле, —
И все нам даст она, что нужно!»
Съезд этой речи хлопал дружно...

      («С наступающим!»)

И поэт призывает всех к напряженной работе строительства:

Спасем работой напряженной
Коммунистическую Русь.
Работать все станки заставим,
Исправим всё и пустим в ход, —
И от смертельных мук избавим
Нуждой измаянный народ.

      («Благословение»)

В связи с переходом на новые рельсы, жизнь выдвинула много новых затруднений, которых или не существовало в эпоху военного коммунизма или которых тогда как-то не замечали.

Во всю величину встал вопрос о крестьянстве, о роли пролетариата в мелкобуржуазном окружении. Надо было создать для деревни такие условия, при которых крестьяне поняли бы, что иного пути им, как с пролетариатом, нет, чтобы они почувствовали, что им живется теперь лучше, чем жилось раньше. Властно встали вопросы о нашей некультурности, о невежестве, неорганизованности, неуменьи работать, неуменьи хозяйничать, неуменьи «торговать». С другой стороны, дали себя знать всякие «соблазны нэпа». Всплыли вопросы о «буржуазном обволакивании», о том, как понимать коммунистическую этику; пришлось заговорить о «комчванстве», о бюрократизме, пришлось устраивать партийные чистки, чтобы отмести негодные «примазавшиеся» или «разложившиеся» элементы; стала подвергаться переоценке даже партийная программа и тактика — пришлось пережить несколько всем памятных дискуссий, и т. д., и т. д.

Роль Демьяна, как писателя-сатирика, была в эти годы чрезвычайно ответственна, и надо сказать, что выполнял он ее всегда с честью, с большим Тактом и смелостью.

Конечно, Д. Бедный не оставлял в покое и наших классовых врагов. Негодуя, бросает он упреки новой буржуазии, ловко и быстро приспособившейся в условиях «нэпа» и устраивающей свой мерзостный пир, если не во время чумы, то в дни голода и нищеты; язвительно клеймит Демьян «нэпманов» и всю отвратительную «нэповскую» накипь.

Проходят перед нами в новых демьяновских стихах и старые, знакомые, опять воспрянувшие Сысои Силычи, которые в диком раже справляют именины, попивая водочку и закусывая икоркой да балычком, и жертвуют на голодающих... 45 копеек («Алтынники»); проходят и новые типы приспособившихся спекулянтов, катающихся на вновь появившихся лихачах («В Спекуляндии») и презрительно взирающих на прохожих («Эп!...»), и тому подобная «нэповская» публика, вызывающая естественное омерзение не только у пролетариата, но и у всех трудящихся.

На мотивы изнанки «нэпа» Д. Бедный задумал остроумную поэму «Нэпград», написанную дантовскими терцинами. Начинается поэма так:

Я закричал, войдя в Нэпград: — «Ау!»
И подошел ко мне суровый некто,
Как я решил тогда: из Ге-Пе-У.
С особенным оттенком диалекта
Он молвил мне: — «Пожалуйте за мной!» —
И мы пошли вдоль Нэпского проспекта...

Тут глазам нового Данте открылась странная смесь старого с новым. Зашли в «советскую пивную», —

Вон на стене, обрамленный изрядно,
Висит портрет... сказать неловко, чей.
Он мухами засижен весь изрядно.
Косой разрез прищуренных очей
Мне говорит...:
  — «Не бойся!.. Устоим!..»
Я так прочел и, ободрившись, дале
Пошел вдвоем с водителем моим.
И очутились мы в громадном зале...

Далее описывается «игорный зал», где появляется особое существо — «Совкража»; затем пошли в Летний сад, —

      Там узнаю
Крыловское зверье — как есть живое:
Проказница-Мартышка и Козел,
В больших очках и с холеной бородкой,
Ведут амур, а сзади них Осел,
Должно быть, муж, шагает с миной кроткой...
Салонный Лев (ужель воскрес «салон»?!)
За столиком Змею поит шампанским.
Веселый визг, и смех, и шум, и звон, —
Всё под гербом рабочим и крестьянским!..

К сожалению, продолжения поэмы не появлялось, а оно сулило бы немало интересного...

Но, может быть, потому Демьян и не стал эту поэму продолжать, что главную свою задачу он видел теперь не столько в изобличении возродившейся буржуазии, — в конце концов, более отвратительной, чем опасной, — сколько в бичевании наших собственных недостатков и ошибок.

Все знают, как Демьян направлял свои сатирические стрелы в наших «внешних врагов», но почему-то гораздо менее обращают обычно внимания на его стихи, изобличающие «врагов внутренних» или не вполне удовлетворяющих нас, не вполне находящихся на высоте своего положения друзей. А, между тем, роль Демьяна, как сатирика именно советскою быта, не менее значительна, чем его выступления против буржуазии, белогвардейцев и их приспешников.

Л. Сосновский во вступительной статье к III т. Собр. соч. Д. Бедного совершенно правильно говорит, что только «невнимательные или недобросовестные читатели и критики» могли не обратить внимания на те стихотворения Демьяна, в которых он является суровым, язвительным, подчас даже придирчивым обличителем нашей советской действительности, всевозможных мелких и крупных «недостатков механизма». Те, кто наивно (или нечестно) считают Демьяна только «советским панегиристом», грубейшим образом искажают ею подлинную физиономию.

И напрасно стали бы мы думать, что Демьян касается только мелочей, обличает лишь «мелких сошек». Нет, он нередко направлял свой сатирический бич и против весьма серьезных и существенных сторон нашей политики и против весьма «ответственных» товарищей.

Уже после того, как обнаружилось, что в обнищавшей стране, при блокаде, интервенции, разрухе, при невозможности сразу наладить транспорт и производство, социализма немедленно осуществить нельзя, многие товарищи все еще пытались делать вид, что у нас «уже социализм», обвиняли тех рабочих и служащих, которые, чтобы не умереть с голоду, вынуждены были прибегать к «самоснабжению», и не хотели допустить и мысли о возможном переходе на тот путь, на который повернула партия под руководством Ильича в 1921 г. Демьян еще в 1919 году обличал таких наших «горе-социалистов»:

...Ну, а как же насчет провианта?
Что вы все, извините за выражение,
Талдычите нам про «самоснабжение»!
Человек я на что крепкий смолоду,
А без «самоснабжения» давно подох бы с голоду;
У меня — жена, трое детей, да три старушки.
Прокормить их тоже не игрушки, —
И я бы от «самоснабжения» отказался с удовольствием,
Но снабжайте же вы меня, ради бога, продовольствием,
А не пищей... туманно-словесною!
Не кормиться же нам манной небесною!..

Демьян попадал не в бровь, а прямо в глаз тем «продовольственникам», которые полагали, что достаточно выдать населению продовольственные карточки и произносить агитационные речи насчет общего котла.

Тот, кто разорен дотла,
Не откажется от «общего котла»;
Но вот что обидно —
«Котла» до сих пор не видно
А вы еще большую пророчите беду.
Имейте, товарищи, в виду,
Что вас слушают не ухом,
А брюхом!
И меньшевики это понимают,
Когда нас «критикой» донимают.
Средство одно против их докук;
Вышибать у них «голодный козырь» из рук.
Покажите-ж, какая у вас карта?
Не передохнем ли мы к концу марта?

Конечно, были объективные причины, от которых мы тогда голодали и устранить которые было не в нашей власти. Но на ряду с этими объективными причинами было, несомненно, много и бюрократизма, неорганизованности, головотяпства, легкомыслия; делалось немало тех «глупостей», которых в одной из своих новогодних речей Владимир Ильич язвительно пожелал «не делать в следующем году».

И Демьян все это понимал:

«Мне не сказ: не попрешь-де супротив рожна,
Мне победа нужна!» — говорит он открыто, —
А уж но какому она совершилась плану,
Я победителя судить не стану.
Одни твердят насчет плана,
У других кишки вопиют «из нутра».
Продовольственный Петр кивает на транспортного Ивана.
А Иван кивает на Петра.
Транспорт всем бедам причина:
Не везет паровая машина!
А машина свистит — она тоже права:
Подай мне дрова!
С дровами-ж заминка другая.
И стоим мы, друг друга ругая...

      («Матушка-Русь»)

Выл такой у нас период, когда как-то словно у всех отвалились руки, и то, что раньше делалось просто и естественно, стало казаться непреодолимым препятствием. Водопроводы почему-то обязательно мерзли и лопались, хотя вовремя отеплить их никакого особого труда не стоило и технически было вполне возможно и просто. Фонари и стекла в окнах оказывались почему-то обязательно разбитыми, хотя благополучное их существование, кажется, никак уж не затрагивалось интервенцией и блокадой. Имущество с фабрик и заводов расхищалось и исчезало неизвестно куда, хотя охранять его вовсе не было уж так трудно, и т. д., и т. д. Кто не помни г случаев, когда какой-нибудь уездный городок, расположенный в самой что ни на есть лесной стороне, оказывался на зиму без дров; когда никак не могли усилиями чуть ли не всего населения счистить снег с улиц; когда почему-то всё стало необычайно грязно, неприбрано, заплевано... Разумеется, и для всего этого, как и для голода, имелись налицо и объективные причины, но... ой, как много тут было и разгильдяйства, и сознательного саботажа, и бессознательного «махания рукой», и обломовщины, вдруг безудержно хлынувшей через край, и некультурности, неорганизованности, глупости. Все это грозило затопить и поглотить завоевания революции, отпугивало от нее значительные слои населения; все это грозило запятнать в сознании масс светлые идеалы коммунизма, — и потому было в высшей степени контрреволюционно. И со всем этим боролась наша партия в лице ее подлинных (а не «примазавшихся») представителей. Против всего этого сильно и настойчиво восставал и Д. Бедный.

Он призывает всех «бороться с самими собой»

  С нашей косностью, с ленью природной,
  С темнотой вековою народной,
  Облегающей нас, словно Море, кругом.
С социальным управимся, братцы, хозяйством, — говорит он, —
Лишь покончив с последним, но злейшим врагом:
С безответственным, рабским, тупым разгильдяйством!..

      («Матушка-Русь»)

Проклятое наследие прошлого, казенный чиновничий формализм и бездушный бюрократизм немало вставляли палок в колеса нашему советскому строительству. И часто у нас, вместо того, чтобы действительно что-либо сделать, делалась только видимость дела, только формально-бумажная его сторона: учреждение работало, — стучали машинки, писались бумажки, служащие получали пайки и жалованье, производили «учёт», — а результатов работы не оказывалось никаких. У обывателей невольно возникало убеждение, что если что-нибудь взято «на учет», то в результате оно... вовсе исчезнет — неизвестно куда. В шутливом стихотворении «Снежок» Д. Бедный намекает именно на эти обычные последствия «учета»:

Эвон, снегу сколько, шутка!
Нет ни краю, ни конца.
Не горюй — не плачь, Машутка:
Жди от Вани письмеца.
Мы дороги все исправим
Без особого труда:
На учет весь снег поставим, —
Снег исчезнет без следа!

Одно время мы особенно болели «централистскими» увлечениями и создавали всевозможные «главки» и «центры», вплоть до самых мифических, вроде «Центролекта»¹ или «Центрутиля».² Этой болезни Д. Бедный посвятил одно из самых остроумных и язвительных своих стихотворений, которое приведу целиком, вместе с эпиграфом.

    Главмех или центросмех.
Вологодским губпродком просит повысить цену на белку, так как вздорожали охотничьи припасы, и цена выстрела выше цены белки.
Главмех ответил, что цены надо не повысить, а понизить, ибо охотник должен на 10 выстрелов получить минимально 15—20 белок. «В Сибири каждый промышленник берет на ружье до 150 белок в день».
(Отношение № 22 от 9 дек. 1918 г. Главного Управления предприятиями меховой промышленности. Отдел Снабжения).
Главкоцентры, центроглавки
И хвосты у каждой лавки,
Главкоругань, центрошум,
Без бумажечки Главбум.
Ходишь всюду — брови хмуришь,
Главкоспичкой не закуришь,
Главтабак без табаку,
Главтелега на боку.
У Главмеха нету меха,
Да зато помрешь со смеха:
Комиссар — из первых док
И в мехах большой знаток.
Замечательный работник —
Помечтать большой охотник.
Вот, идет стрелок в лесу,
Белки прямо на носу, —
Дело — сущие безделки:
«Раз пальнул — убил три белки.
Куда хочешь, туда день.
Полтораста белок в день.
Не охота, а забава:
Белки слева, белки справа...
Бей, зарядов не жалей, —
Выстрел стоит пять рублей,
Белка стоит рубль с полтиной!»
Почему же с кислой миной
Смотрит вместе со стрелком
Вологодский Губпродком?

Рядом с этим стихотворением надо поставить и другую замечательную сатиру Д. Бедного — стихотворение «О дохлой кобыле». Произошло такое, в те годы обычное, обстоятельство: на улице у извозчика сдохла кобыла, — да как раз у самого Кремля, на Неглинной. Не пропадать же ей зря:

За клячу дохлую вступили в спор Главжир,
Центроутиль, Главкость, Главшерсть, Главмыло...
  Сначала главков пять иль шесть,
  А после — трудно перечесть.

Поднялись: «Высовнархоз» и Химоснова, Главтук, Главкож, Наркомвнудел, Наркомздрав, даже Наркомпрод так как кобыла лежала на Неглинной — «к ТЕО недоходя»³; было созвано специальное заседание Московского Совета.

  Заволновались депутаты,
  Пошли горячие дебаты:
Кому, когда, куда кобылу убирать?
  Как помирить враждующие Главки?
  Ведь не на улице ж кобылу раздирать...

Когда, наконец, решенье было вынесено, оказалось, — что дохлая кобыла —

Искали — не нашли! — пропала без следа...

Но дело и на этом не кончилось. Пошли споры на тему: «кобыла-то была ли?» Вмешалась Ве-Че-Ка, которая установила (показали «каких-то два отпетых смельчака»):

  — «Кобыла дохлая была!
И на Неглинной, — да, к Воздвиженке с угла, —
Лежала две иль три недели,
Пока ее собаки всю не съели!..»

Волокита, бюрократизм, пристрастие к бумажкам за нумерами, необходимость часто из-за мелочей тратить массу времени на хождение по различным инстанциям заставляют Демьяна написать характерный «вопль благонамеренного обывателя», все преступление которого состояло в том, что завелся у него сынишка, —

Двухгодовалый парнишка,
Топотунчик такой, вылитый папаша...

Но вот, оказывается, целых два года никак не удается вписать «наследника» в трудовую книжку. Как будто все в порядке: оба родителя налицо, из родовспомогательного заведения соответствующая бумага имеется, даже с отметкой, что «младенец остался без крещения»; члены домового комитета также готовы подтвердить, что требуется.

  Казалось бы, какого еще рожна?
Ан, еще какая-то бумага нужна,
Требуют еще каких-то подтверждений.
  В результате наших хождений
  Туда, и сюда, и неизвестно куда!
Получили мы адрес... народного суда
Что ж это такое за глумление? — недоумевает «обыватель», —
Какое мы с женой учинили преступление?..

И, пожалуй, замечает Демьян, не удивительно будет, если, желая избавиться от таких, неизвестно чем вызванных, мытарств, иной обыватель обратится к «попу Агафону»:

— «Валяй, батя, но старому закону!
Сынок у меня — по второму году,
Не сынок, а советское злодеяние.
Окунай его скорее в воду
И отпусти мою душу на покаяние!»

      («Доколе же?!»)

В таком же духе, но уже без юмористического оттенка, а в тоне явною негодования на творимые у нас иногда «именем закона» безобразия, рассказывает Демьян печальную историю мытарств учительницы Бездомной, у которой украли жакетку. Вор нашелся и жакетка нашлась, но... владелице ее не вернули, а приобщили в качестве «вещественного доказательства» к делу. И вот, чтобы получить свою же собственную вещь, учительница зимой в летнем пальто скиталась из милиции в «Мур» из «Мура» в Народный Суд, из «Нарсуда» — опять в милицию и т. д. — без конца («Вещественное доказательство», — «Правда», 1923, № от 27 мая).

На ряду с подобными «недостатками механизма», Демьян бичует и прямые преступления, старательно выискивая сообщения о них в газетах и собирая соответствующие материалы. Например, в марте 1921 г., когда еще наш транспорт не был налажен и перевозки необходимейших грузов совершались с трудом, некий Хознин, состоявший комиссаром западных дорог, посылает комиссару Бахмачского уезда Красновскому следующее «отношение»:

«Прошу оказать содействие товарищу Севрук. Этот товарищ покупает коз для меня и помощника начальника тяги. Прошу дать вагон для перевозки этих коз. Буду очень благодарен. Вагон дадите будто бы для поездки за материалами и частями».

Если бы гр. Красновский был честным работником, то, понятное дело, это знаменательное отношение «комиссара» Хознина он должен был бы направить в ВЧК или в Рабоче-Крестьянскую Инспекцию или Наркомпуть. Но гр. Красновский считал более для себя удобным угодить ближайшему «начальству» — комиссару Хозяину, — и, разумеется, просимый вагон был дан, а козы были благополучно доставлены... Только потом вся эта история попала в газеты.

И вот Демьян, узнав об этом, пишет острое стихотворение вызов «Про козу»:

  Ой вы ноги мои, ноги!
  Ой ты пешая стезя!
  На железные дороги
  Уповать теперь нельзя.
Сесть на буфер — путь опасный,
А в теплушку не попасть.
Коль вагон прицеплен классный,
Значит, едет наша власть.
  Подошел я для поклона.
  Глянул — выпучил глаза:
  Ходит важно средь вагона
  Комиссарская коза!
После этой передряги
Я очухался с трудом.
Комиссар, начальник тяги —
Неужель не под судом?..

В таком же духе стихотворения «Миколки» и «Мотоциклет», предваряемые характернейшими эпиграфами, которыми Д. Бедный выводил «на свежую воду» наших подлецов-шкурников. Оба эпиграфа столь характерны, что привожу их целиком:

1. Состоявшееся на днях совещание железнодорожных окружных транспортных отделов вскрыло некоторые интересные стороны нашего железнодорожного хозяйства.

Было, прежде всего, указано на деморализированность железнодорожной охраны. Представитель московского отдела подтвердил, что среди охраны замечается пьянство и крупная картежная игра. Самым больным вопросом является хищение грузов. В нем принимает участие и охрана, и железнодорожные служащие (!), наравне с профессиональными бандитами. Хищения начинаются с фунтов и кончаются вагонами. Выставляя караул и не допуская никого близко железнодорожная охрана самым наглым образом расхищает продукты и ценные грузы. Не раз дело доходило до вооруженных столкновений. В хищениях замечены дежурные по станции. Они намеренно отделяли вагоны, из которых похищались грузы, а затем вновь накладывались пломбы (1919 г.).

2. Машин в нашем гараже шесть и смеси выписывают на шесть, но ходят только две машины, а смесь расходуется очень быстро, так что я замечал: когда только привезут смесь, то со всех сторон бегут с бутылками и чайниками — из своей команды и посторонней публики; командный состав тоже берет понемногу, — когда бутылки две, а когда и больше нальют, и всем этим заведует старший гаража, который не успевает выписывать... За одну неделю израсходовано на две машины и одну мотоциклетку 100 пудов, а следующая получка смеси, в количестве 100 пудов, хватила только натри дня и то на одну машин у, так что заведующий работает во всю... («Из письма шофера»).

От всего этого сейчас веет уже далеким прошлым, но в те годы это были такие «мелочи», которые грозили погубить собою все наши завоевания, и самая яростная борьба с ними была первейшим долгом каждого коммуниста, каждого честного беспартийного. Демьяновские стихи неуклонно напоминали о необходимости этой борьбы.

Не скрывает Демьян и темных сторон партийной жизни:

К чему неискренняя лесть?
Я говорил довольно часто,
Что коммунистов дельных на сто
Отнюдь не сто, а... то, что есть.
Недурно б их иметь поболе,
Но что поделаешь? Увы,
Коммунистическое поле
Тож не без мусорной травы.

      («Светолечение»)

Смело бичует Демьян «комчванство» и «коммещанство» в замечательном стихотворении «Новогоднее». Сначала он иронически подделывается под тот тон, который можно было нередко слышать:

Теперь я шествую сторонкой
И, озирался назад,
Пишу, хе-хе, на общий лад.
Пишу ни весело, ни скучно —
Так, чтоб довольны были все.
На Шипке все благополучно.
Мы — в новой, мирной полосе.
Программы, тезисы, проекты,
Сверхсветовые сверхэффекты,
Электризованная Русь...
Все перечислить не берусь...

А затем он говорит уже серьезно, «от себя»:

Нам приходилось очень круто.
Но труд — мы верим — нас спасет.
Все это так. Но почему-то
Меня под ложечкой сосет.
Боюсь, не шлепнуть бы нам в лужу.
Я вижу лезущих наружу
Не одного, а целый стан —
Коммунистических мещан.
Мещанство, вот она отрава!
Его опасность велика.
С ним беспощадная расправа
Не так-то будет нам легка.
Оно сидит в глубоких норах,
В мозгах, в сердцах, в телесных порах
И даже выскажусь вполне —
В тебе, читатель, и во мне...
Где есть мещанские привычки,
Там налицо — мещанский быт.
Там (пусть советские) иконы,
Там неизменные каноны,
Жрецы верховные, алтарь...
Там — общепризнанное мненье.
Там новый умственный Китай,
На слово смелое гоненье,
На мысль нескованную — лай;
Там — тупоумие и чванство,
Самовлюбленное мещанство,
Вокруг него обведена
Несокрушимая стена...

Немало стихотворений написал Демьян для иллюстрации отдельных проявлений этого «коммещанства». Таково, например, стихотворение «Укрепляют советскую власть», начинающееся, после длинного эпиграфа — выписки из «Правды» о том, как состоялось в г. Ярцеве торжественное бракосочетание «комиссара», — такими строками:

Как в Ярцове комиссар,
  Комиссар,
Настоящий лейб-гусар,
  Лейб-гусар!
Вот он в церкви под венцом,
  Под венцом,
Смотрит бравым молодцом,
  Молодцом!
Сторонися млад и стар,
  Млад и стар:
Это едет комиссар!
  Комиссар!..
        И т. д.

Подобные типы были, конечно, в изрядном количестве вычищены из партии. О них Д. Бедный с презрением говорит в стихотворении «Призыв»:

«Коммунисты», «коммунистки» —
В Петрограде и в Уфе...
Шик советской машинистки,
Блеск советских галифе.
Шумный бег автомобилей,
На столе — балык с икрой
Пред голодным простофилей
Воплощали новый строй.

Но Демьян знает, что окончательно избавиться от этой «моли» трудно, и он призывает к особой и неустанной бдительности:

Будьте ж, братья, все на страже:
Надо моли прыть унять.
Чтоб случайно нечисть та же
Не пролезла к нам опять...
Место в партии — рабочим,
Лишь для пчел — пчелиный рой;
Выгнав трутней, мы упрочим
Трудовой советский строй.

Одним из проявлений «комчванства», соединенного с провинциальной некультурностью, является неоднократно имевшее место комсомольское хулиганство, против которого в начале 1925 г. на учительском съезде произнес такую резкую речь тов. Бухарин. Не проглядел и Д. Бедный этого печального, столь дискредитирующего советскую власть, партию и комсомол явления.

Он колоритно рассказывает (стихотворение «О кривых наростах деревенской комсомолии, о ненужном озорстве и своеволии», — «Правда», 1925, № от 25 марта) о том, как —

...Комсомольцы устроили увеселение,
«Агитацию» в некотором роде:
При всем честном народе
За попом, отцом-Иваном,
Гонялись по улице с арканом...

и замечает по этому поводу:

Несмотря на зимнюю стужу,
Вся глупость у них выперла наружу...

Тут же передается и другой, не менее дикий, эпизод, как комсомольцы повытаскали ночью все кресты с кладбища и порасставили их около изб. Сознается Демьян, что есть у него и еще «материальны», но до поры до времени он уж считает лучшим о них помолчать...

Отразил Демьян и наши партдискуссии последних лет. Нечего и говорить о том, что сам Демьян всегда стоял неуклонно на ленинской, цекистской линии и ни к каким фракциям, ни к каким «уклонам» никогда симпатии не имел. Не даром сам Ильич как-то раз сказал:

У нашего Демьяна хорошая ноздря!

      («Чья правда правдистее», — «Правда», 1924, № от 11 янв.)

В связи с острой полемикой о политике ЦК и партаппарате Демьян вспоминает эту Ильичовскую аттестацию и поясняет, что она означает:

Станет чуткий человек перед замысловатым вопросом,
Потянет этак ноздреватым носом
И, сморщившись иной раз преуморительно,
Покачает головой неодобрительно:
  «А душок-то как-будто не таё...
Чувствуется гнилье...
Не подвергнуться бы нам гнилостному заражению!..»
Вот что значит чутье,
Или «ноздря», по Ильичовскому выражению.

Руководясь этим «чутьем», во время дискуссионных споров, зимой 1923—24 гг., когда —

  ...пошел такой дым,
Что некоторым партийцам, особливо молодым,
Не удалось удержаться от головокружения, —
Послышались «угорелые» выражения, —

Демьян в качестве «партийного старообрядца» не замедлил выступить со своим словом вразумления, предупреждения и ободрения. Растерявшимся товарищам в январе 1924 г. он говорит:

Видали мы всякие виды! —

и хотя теперь —

Игра обогащена новой фигурою
Этакого, скажем, львиного наименования,
Впадать в панику нет основания:
Стальной слон нашего фронта единого
Не задрожит от рычания львиного,
Как не дрожал он до 17 года,
Когда фигура этого рода,
Большевистской игре не особенно мирволя,
Пребывала вне шахматного поля.

Переходя к сути дискуссии, Демьян говорит, что она — «общий грех», а пуще всего виноваты те, которые

Расплодили идолопоклонников:
— «Вождь! Вожди! Вождей! Вождя!»
Вождей, как грибов после дождя!
Рядом с Лениным, гениально скромным,
Дали раздуться самомненьям огромным,
Сами на них пальцами тыкали,
А теперь захныкали,
Кое-где обнаруживши «новую» настройку:
— «Партию — к черту! Аппарат — в помойку!
Не троньте нашего недотрогу! —
Недотрога укажет верную дорогу»...

И Демьян, «избегая ненужного улюлюканья и свиста», дает хороший совет: не надо особенно гоняться за «вождями», за «партийными сверх-мудрецами», а прежде всего прислушиваться к голосу «рабочих простецов», —

Рабочих простецов — испытанных бойцов,
У которых все этапы к пролетарской диктатуре
Отложились больными рубцами на «собственной шкуре». —

тогда сразу и будет видно, «чья правда правдистее».

Демьян указывает на то, что перед партией стоят более ответственные и неотложные задачи, что ей нужно обратить главное внимание не темную крестьянскую массу:

До междоусобного ли тут куражу,
Когда пароход еще тянет за собой громадную баржу,
Крестьянскую баржу, неохотливую,
Неподатливую, неповоротливую.
Тут, знай — следи за прочностью смычки,
А у этой смычки — тридцать три заковычки...

      («Про то же, про главное», — «Правда», 1924, № от 15 янв.)

И Демьян, без обиняков, дает категорический совет — кончать дискуссию, потому что она вредна для партии, вредна для дела пролетарской революции:

Злой дискуссии семя посеяно злобное.
Больше некуда ширить распутство подобное.
Будет — партию этак мотать и качать!
С безобразием этим надо кончать!

      («Чья правда правдистие»)

Конец дискуссии положило событие, которого никто в этот момент не ожидал и не предвидел, — смерть великого и подлинного вождя — Владимира Ильича. Как бывало мирил он при жизни нередко всякие разногласия и всегда указывал правильный путь, так и смертью своей он сразу «вымел мусор раздора из партийной избы», — по выражению одного из бесчисленных, написанных на смерть вождя, скорбных стихотворений. Но, прекратившись в дни великого горя и небывалого подъема, дискуссия менее чем через год вновь вспыхнула, внешне по другому поводу — в связи с «Уроками Октября» Л.Д. Троцкого.

И Демьян опять не преминул сказать свое слово партийца-сатирика (остроумнейшее стихотворение «Бумеранг», — «Правда», 1924, № от 28 нояб.), хотя сделал это и не с легким сердцем:

Считаться с Троцким, почти как с врагом,
Разве этого сердце хотело?..

Но тут же Демьян отмечает, что «нет худа без добра». Всем памятно, как выступление тов. Троцкого вызвало необычайно дружную отповедь со стороны крупнейших партийных теоретиков, заставило их осветить и научно обосновать ряд важнейших проблем ленинизма и привлекло к этим вопросам широкие круги партийцев и даже беспартийной советской интеллигенции.⁴ Это и имеет в виду Демьян, когда говорит:

Из-за пресловутых «уроков октября»
Получилась не малая пря.
Закатили «учителю» сплошные октябрины....

но —

Вот эта самая пря, —
Все это было не зря,
Не пустым все было словесным потопом:
Все, и в шумной Москве, и в глухой трущобе,
Подверглись партийной учебе...

      («К шапошному разбору», — «Правда», 1924, № от 21 дек.)

Касается Демьян и тех отдельных вопросов, которые, не доходя до размера «партдискуссий», время от времени возникали в последние годы, вносили немалую сумятицу и порою, особенно «на местах», решались крайне упрощенно и неразумно. Гак, например, в связи с появившейся опасностью «буржуазного обволакивания», которому подвергаются коммунисты, местами договаривались до явных нелепостей, видя чуть ли не измену партии в том, если партийный работник... нанимал прислугу, чисто одевался, обзаводился некоторым хозяйством, например, приобретал корову, и т. д. Особо остро ставился этот вопрос в деревне где склонны были иногда считать «кулаком» чуть ли не всякого мало-мальски успешно ведущего свое хозяйство крестьянина.

Вот в связи с подобными «недоумениями» Д. Бедный пишет одно из остроумнейших за последние годы своих стихотворении — «Хрюкающий нэп». Приведу его полностью:

    Хрюкающий НЭП.

            Парт-прокурору т. Ярославскому, секретно.

Тому, примерно, год назад (не мной, не мной!)
    Моей женой
  Был куплен поросеночек в совхозе,
Буржуйчик этакий породистый, свиной,
  Жил в чистоте он, не в навозе,
    Жрал сытно, рос и креп,
    А назывался — «НЭП».
  «Нэп» этот самый годовалый
  Имеет нынче вес немалый:
Двенадцать пудиков! Расперло подлеца!
  И вот на мне теперь от страху нет лица.
Ну что, как ЦКК проведает об этом?
  Не лучше-ль с заднего крыльца
Мне к Ярославскому толкнуться за советом?
  Раз кой-кого из нас уж время взять в зажим,
Раз в центре, а равно и по углам медвежьим
  Стал отдавать душком несвежим
  Партийно-бытовой режим, —
  А в положении нелепом
  Нэпомврежденного быть не хочу я тож,
То как же поступить мне с хрюкающим «Нэпом»?
Вогнать ли в бок ему, немедля, острый нож
  Иль нет на это разрешенья?
Откудова считать «начало прегрешенья»?
  Что делать? Я на все готов,
Не привлекаться б лишь к ответу.
* * *
— «Нэп», хрюкай! — До скольких, однако же, пудов
Рекомендуется растить скотину эту?!⁵

      («Правда», 1923 г., № от 4 ноября)

Не раз попадало от Демьяна и отдельным «ведомствам» — комиссариатам, при чем он нередко затрагивал также очень существенные стороны нашей политики и весьма ответственных товарищей. Особенно возмущало Демьяна, когда он видел, что на словах говорится у нас одно, а на деле выходит «совсем даже напротив».

Вот, например, попал он как-то в вагонные мастерские Курской железной дороги, — думал обойти все цеха, но, «попавши в цех кузнечный», «скапустился сразу, угоревши от какого-то газу», — оказалось, что отсутствует необходимая вентиляция, и все попытки добиться ее устройства не принесли никаких результатов. Демьян пришел в ужас — ведь

Рабочие среди этого чаду
Томятся восемь часов кряду, —

и пишет «ходатайство» в НКПС, «кому следует, кто этим делом заведует», — сделать распоряжение «насчет этого самого мотора», без которого нельзя наладить вентиляцию. И тут же, обратив внимание на то, в каких условиях рабочие живут, пишет другое ходатайство, в МКХ, тоже «кому следует, кто этим делом заведует», в частности, — тов. Лаврову:

Многие рабочие Курских железнодорожных вагонных мастерских
Живут в условиях не-людских:
В каких именно, не стоит рассказывать,
Печальную истину доказывать.
Сколь их ни улещай «пролетарской диктатурою», —
— «А вот-де буржуи в лагеря угодили»! —
Стоят рабочие диктаторы с головою понурою:
«Эх, лучше б нас в эти лагеря посадили!
В них светло,
И тепло.
Не дует ни сверху, ни снизу,
Голуби воркуют по карнизу,
Садик и двор,
Воздух, простор...
Вот Новоспасский монастырь, между прочим.
Отдать бы его под жилище рабочим!
Какая же это, скажите, тюрьма
Для всякого преступного дерьма?»
  Товарищ Лавров, я такого же мнения.
Надо поступить без стеснения:
В настоящую тюрьму — жулье
И всякого рода эксплуататоров!
А Новоспасский монастырь — отдать под жилье
Для живущих в подвалах «рабочих диктаторов»...

      («Мои ходатайства»)

Тяжелое материальное положение рабочих в стране, в которой они являются правящим классом, всегда вызывало особое сочувствие Д. Бедного. Прекрасно, конечно, учитывая наши общие материальные ресурсы, которые не позволяют для всех трудящихся немедленно же создать вполне удовлетворительных условий жизни. Д. Бедный не может помириться с тем положением, когда полуголодное существование рабочего считается как бы чем-то нормальным; когда на него не обращают внимания на «верхах»; когда эти «верхи» фактически отрываются от масс и, довольные чисто внешним с ними общением, пребывают в сладкой уверенности, что «на Шипке все благополучно». Совсем недавно, летом 1924 г., Д. Бедный написал на эту тему замечательное стихотворение, посвященное также быту железнодорожников.

Начинается оно такой «умилительной» картиной:

Нагляделся я на большие собрания:
В глазах пестрит от электрического сияния,
Народу в зале — не счесть,
Давка — ни стать, ни сесть,
На эстраде — президиум солидный,
Ораторствует большевик видный,
Стенографистки его речь изувечивают,
Фотографы его лик увековечивают,
Журналисты ловят «интересные моменты»,
Гремят аплодисменты,
Под конец орут пять тысяч человек:
«Да здравствует наш вождь имя-рек!»

А дальше рисуется в контраст с этой иная картина: на захолустной железнодорожной станции, в Евпатории, служащий тяги Дмитриенко Емельян, который один и в праздник и в будни бессменно «мордуется» — и подметает, и таскает кули с углями, и убирает поездной состав — с утра до ночи бессменно на ногах, и за все это получает девять рублей в месяц. Но 9 руб. — это так только говорится; на деле же из них четыре «добровольно» отчисляется: в профсоюз, в МОПР, в Воздухофлот, в Доброхим, на «долой неграмотность», в кассу взаимопомощи, на газету «Гудок» и еще неизвестно куда и на что, — и в довершение всего, он, этот самый Дмитриенко, бегая с разъеденными солью босыми ногами, еще и не унывает и даже как будто стесняется, что пришло такое настроение — пожаловаться на свою судьбу:

  ...Простите же нас, дорогой,
Что вчера мы перед вами маленько похныкали.
Это верно: бывает порой чижало,
Точно рыбе, попавшей на сушу,
А в беседе-то вот отведешь эдак душу,
Глядь — совсем отлегло...

      («Тяга», — «Правда», 1924, № от 17 июня)

Вот обо всех этих серых, незаметных тружениках, об этих бегающих босиком и обходящихся на 5 р. в месяц «рабочих диктаторах» и считает нужным напоминать Д. Бедный «имярекам» в центре, чтобы предостеречь их от столь опасного бюрократического самообмана, приводящего порою к забвений о действительных целях революции.

С босыми железнодорожниками могли (чуть ли еще не в прошлом году) успешно потягаться в споре — кому меньше всего перепадает от «советского пирога» — просвещенцы.⁶ Учитывал и это Демьян и немало от него доставалось Наркомпросу, — и вообще и в частности. Задавшись вопросом, когда же, наконец, у нас будет применено к рабочим и крестьянам «культурное светолечение» и как его применять, Демьян говорит, что этот «вопрос»...

...решает Наркомпрос —
И все решить его не может...
Из-под словесных позолот
Наружу плесень прет сырая,
Доселе нет конца и края
Просторам умственных болот.
А Наркомпрос наш — вроде «турки»
С несокрушимой головой.
Мы не имеем световой
Не то Каширки, хоть Шатурки⁷,
И в темноте до сей поры
Средь городов и средь селений
Ползут, ползут все те ж пары
Гнилых болотных испарений.

      («Светолечение»)

Д. Бедный понимает, конечно, что главная причина и тут — наша общая бедность, но справедливо полагает, что и при том финансовом положении, которое тогда (1922 г.) существовало, все же можно и должно было изыскать добавочные средства для народного просвещения, например, путем введения специального целевого налога на «нэпманов» или принудительного займа. Сильное стихотворение написал он по этому поводу 29 нояб. 1922 г. — к «неделе помощи школе», озаглавив его «Подайте». Приведя в виде эпиграфа сообщение о бойкой торговле, которую ведет «самогонщица Шура», и слова А.В. Луначарского: «Положение Наркомироса хуже, чем когда-либо», Д. Бедный писал:

На Наркомпрос гляжу я косо,
Хотя он в жалобах не лжив,
Что ходит наго он и босо
И рад тому уже, что жив.
Но, вспомнив о народной школе
И все растущей темноте,
Я закричать готов: «Доколе
Здесь правит — сей, и тот, и те?!»⁸
Мне причитанья их так жалки.
Беда не в том, что «нет монет»,
А в том, что нет у них смекалки,
Изобретательности нет...
Перебиваясь еле-еле,
Сидят с протянутой рукой, —
Нет агитации на деле
За просвещенье никакой!

И Демьян предлагает ввести на нужды просвещения, например, штрафы с самогонщиков, заставить содержать школу хотя бы ту же «Шурку-самогонщицу».

Пусть мирно спят Белинский, Гоголь, —

заканчивает Демьян, —

Некрасов ту-ль сулил им часть?
Как будем жить? И стоит много-ль
Без просвещенья наша власть?
И вот, вопя: «Мы босы, голы»,
Стоит на улице МОНО.
— «Подайте, граждане, на школы!
Подайте — нищее оно!»
И я готов печатно, устно
— «Подайте!» — тоже прорыдать,
Но как обидно мне и грустно.
Я не могу вам передать.⁹

Недоволен был Д. Бедный и театральной политикой Наркомпроса, особенно когда в связи с нэпом у нас широкой волной разлилось по Советской стране псевдоискусство, преисполненное всякой пошлятины, являющейся порождением буржуазных вкусов, вроде разных цирковых трюков (по существу один из возмутительных видов эксплуатации «человека человеком» в угоду мещанской сытой публике), всякие оперетки, «кабарэ», «казино», «потрясающие» кинематографические драмы и т. п.

В Москве нынче каждый забор, —

писал по этому поводу Демьян, —

Кричащий позор.
Тысячи объявлений, и каждое объявление
Явное, наглое, хамское глумление
Над искусством и над терпящими неслыханные беды
Нищими голодными людьми...

      («О Петлюре, украинском хоре и московском кричащем позоре», — «Правда», 1922, № от 12 февр.)

Но особенно возмущен Д. Бедный тем, что эта буржуазная пошлятина у нас нередко проходила под флагом «политпросветов» и как бы рекомендовалась в качестве здоровой пищи Для пролетариата. Одному из своих стихотворений Д. Бедный предпосылает выписанный из афиши эпиграф:

«При фабрике бывш. Э. Циндель (Кожевники) состоится концерт-бал. Два золотых приза: дамский за танго и мужской за мазурку. Конфетти, серпантин, почта-монстр. Конкурс юмористов (салонный куплетист Жорж Леон, комик чичетки(?) — Валдин, комические танцы мисс Балей, дуэт комических лапотников Сивцовых). Фокусник Кулявский и т. д.»

Афиша. Внизу афиши красуется надпись: «Райполитпросвет».

И Демьян возмущенно предупреждает:

...Друзья, должны смотреть мы в оба глаза,
Чтоб нам не проглядеть доподлинной беды:
Чтоб наши крепкие рабочие ряды
Не стала разлагать мещанская зараза...¹⁰

Достается от Д. Бедного и Госиздату, который, бракуя иногда такие вещи, как «Андрон непутевый» Неверова, печатал произведения, совершенно ненужные и даже непонятные нашей читательской массе. По поводу выхода в свет одного из таких изданий, книжки стихов В. Брюсова «Дали», Д. Бедный посвятил Госиздату чрезвычайно остроумную пародию¹¹, начинающуюся такими строками:

Спиралей пляску, друг, давно понять пора нам.
Миллета милая, раскрой мне тайну «пи».
Не называй меня, молю, алиберданом,
Я — цербер, лающий в аиде на цепи...

      («Я памятник себе воздет нерукотворный»)

В таком «стиле» В. Брюсов немало писал стихов в последние годы.

Острит Демьян и над «советским языком», пересыпаемым всякими нелепыми сокращениями. Упомянув о статье Ю. Ларина про наш «всечеквалап»¹², Д. Бедный пишет:

Я в новый стиль вхожу, склонившись над тетрадкой,
И тещу я зову — «товарищ запилу»,¹³
А теща крестится и слезы льет украдкой.
Семья моя «колхоз»,¹⁴ столовая — «компрод»...

      («На ощупь»)

Порою Д. Бедный в своих сатирических выпадах заходил так далеко, что их... неудобно уж было печатать, и у Демьяна иногда попадаются сетования на «цензуру»:

Я вообще... Я не уверен...
Я, так сказать... Согласен, да...
Я препираться не намерен...
Прошу простить, что я так резко —
Твое, читатель, мненье веско...
Спасибо. Я себе не враг.
Впредь рассчитаю каждый шаг.
Я тож, конечно, не из стали, —
Есть у меня свои грехи.
Меня печатать реже стали —
Вот за подобные стихи...

      («Новогоднее»)

Но это, конечно, лишь в виде редкого исключения.

Д. Бедный прекрасно понимает, что говорить о наших недостатках надо так, чтобы от этого получалась польза, а не из простого зубоскальства; что сатирик должен обладать известны:л тактом; что с словом вообще надо обращаться осторожно, всегда взвешивая последствия сказанного:

...Где что скажи, а где и помолчи,
А не пускай всякие слова, как из самострела.

      («Светопреставление», — «Правда», 1925, № от 1 мар.)

Демьян прекрасно учитывает, что если писать исключительно о темных сторонах нашего быта, то это порою может оказаться и вредным делу пролетариата, который должен быть бодрым и трезвым и не придавать чрезмерно большого значения свои м недостаткам. И потому Демьян не раз готов «обуздывать» свою печаль:

Души неясная тревога
И скорбных мыслей смутный рой, —

говорит он в стихотворении («Печаль», 1924) —

В окраске их моя дорога
Мне жуткой кажется порой
О, если б я в такую пору,
Отдавшись власти черных дум,
В стихи отправил без разбору
Все, что идет тогда на ум!
Какой восторг, какие ласки
Мне расточал бы вражий стан,
Все, кто исполнен злой опаски,
В чьем сердце — траурные краски,
Кому все светлое — обман!

И поэт нередко сознательно настраивает себя на бодрый тон; иной раз ему даже кажется, что он перегибает палку и заслуживает упреков в чрезмерном оптимизме.

Пишет Д. Бедный в том же стихотворении:

...Я сросся с бодрой маской.
И прав, кто скажет мне в укор,
Что я сплошною красной краской
Пишу — и небо и забор.

Но надо сказать, что в этих строках Д. Бедный уж несколько на себя наговаривает. Чрезмерному оптимизму он предавался крайне редко, и из приводимых выше цитат, кажется, с полной несомненностью следует, что в «сплошном расписывании красной краской» нашей советской действительности Демьяна вовсе укорять не приходится. И потому Демьян, без сомненья, более правильно охарактеризовал себя з следующих прекрасных строках, вылившихся у него в одну из лучших минут его «вдохновения»:

Перед своим родным, перед рабочим людом
  Льстецом я не был никогда.
  Я знал: мне верит мой читатель,
Как ни суров я был в моих стихах порой,
Я честно говорил герою — ты герой!
И трусу говорил: ты трус и ты — предатель!

Но, бичуя предателей и трусов, высмеивая «комчванство», бюрократизм, разгильдяйство, шкурничество и глупость, Д. Бедный никогда не был заражен интеллигентски-барским презрением к трудовым массам, к рядовому рабочему и мужику. Пусть «массы» темны, невежественны и грубы, пусть они часто совершают «глупости», не понимая сами своей пользы, презирать их может только классовый враг. Мы же знаем и чувствуем, что в своей темноте и «глупости» трудовые массы не виноваты; знает это и Демьян и потому «слова гневного — позор» он не может сказать, узнав о «неурядице» на какой-нибудь распропагандированной меньшевиками фабрике:

  И если поутру, склонившись над газетой,
В рабочей хронике прочту я бюллетень,
Что неурядица идет такой-то день
  На фабрике на той иль этой,
Мне, братья, скорбная слеза туманит взор,
  И слова гневного «позор!»
Я не могу сказать, судя рабочих строго.
Я говорю: «друзья, не слушайте лжецов!
  Мы победим в конце концов!
Я знаю: горько вам живется и убого,
Но цель заветная близка, ее видать.
Все силы напряжом — не будем голодать.
Страдали много мы. Осталося немного
Перетерпеть, перестрадать!»

      («На перевале»)

С таким же чувством подходит Демьян и к родной ему деревне. Знает он, что там не особенно хорошо живется.

Конь хромает — нет подков,
Вот порядок, брат, каков!.. —

передает Демьян в повести «Старым людям на послушанье, молодым на поученье» обычные в то время сетования, —

Коль сосед зайдет в обед:
«Хлеб да соль!» — а соли нет.
Нет махорочки в помине...
Ночью плач о керосине...
Вот он, брат, для мужиков
Большевицкий рай каков!

Не удивительно, что находились такие «умники», которые были не прочь пожалеть о прошлом и с горя, — вместо того, чтобы с полным сознанием своего долга и своей пользы заняться производительным трудом и помочь пролетариату в его титанической борьбе — «утешались» самогонной отравой:

На беду простому люду
Самогонщиков повсюду
Развелося без числа, —
Нет доходней ремесла!..
Только пойла припаси, —
Пьяниц хватит на Руси!..

И Демьян рисует такую невеселую, жуткую картину:

Пьют Вавилы, пьют Памфилы,
Пьют Нефеды, Саввы, Нилы,
Пьют, не ведая стыда.
Пусть там где-то города
Погибают с голодухи,
Пусть там дети мрут, как мухи:
Нету хлеба, нету дров...
А в деревне Клим да Пров
Пьют с Иваном, Фалалеем,
Со Степаном и Корнеем,
Пьют до одури порой
И бранят... советский строй...
Земляки мои, миляги,
Крепко жаль мне вас, бедняги:
Ваша подлинно-ль вина,
Что башка у вас темна?.. —

говорит этому темному люду Демьян Бедный и разъясняет ему, кто виноват в переживаемой разрухе:

Царь, когда войну затеял,
Сколько он добра развеял?
Все, что было, прострелял, —
Шаткий трон свой укреплял...

Демьян упрекает крестьян-кулаков в корысти, в спекулянтстве и обращается с призывным словом к крестьянской молодежи, так как на стариков, выросших в рабстве и темноте, уж мало надежды.

Дикое занятие пьянством, этот печальный пережиток царских времен, заставляет иногда Демьяна обратиться к деревне и со словами укоризны:

  Старая вы деревня, не новая!
Пьяная деревня, бестолковая!
Темная деревня, богомольная,
Пьяным начальством довольная...

      («Деревня Новая, а навыки старые», — «Правда», 1924, № от 9 марта)

Но чаще всего эта народная темнота вызывает у Демьяна слова не укора, а глубокой скорби. Таковы, например, прекрасные строки в уже упоминавшемся стихотворении «Печаль», в котором описывается такая знакомая картина:

Дрожит вагон, стучат колеса,
Мелькают серые столбы.
Вагон, сожжонный у откоса,
Один, другой... следы борьбы...
Остановились. Полустанок.
Какой? Не все ли мне равно.
На двух оборванных цыганок
Гляжу сквозь мокрое окно.
Одна — вот эта, что моложе,
Так хороша, в глазах огонь...
Красноармеец, рваный тоже,
Пред нею вытянул ладонь.
Гадалки речь вперед знакома:
Письмо, известье, дальний путь...
А парень грустен. Где-то дома
Остался, верно, кто-нибудь...

Этот оборванный красноармеец, обращающийся с своим горем к... гадалке, наводит поэта на особо печальные размышления:

Колеса снова застучали,
Куда-то дальше я качу.
Моей несказанной печали
Делить ни с кем я не хочу...
...Но — полустанок захолустный...
Гадалки эти... ложь и тьма...
Красноармеец этот грустный
Все у меня нейдет с ума!
Дождем осенним плачут окна.
Дрожит расхлябанный вагон.
Свинцово-серых туч волокна
Застлали серый небосклон.
Сквозь тучи солнце светит скудно.
Уходит лес в глухую даль.
И как на этот раз мне трудно
Укрыть от всех мою печаль!

Но, болея этой печалью, Демьян никогда не уйдет в беспросветный пессимизм: ведь он всеми корнями своего существа связан с классом, перед которым — будущее, который силен и мощен, который победил. И потому как бы ни было сильно «проклятие» прошлого, сколь ни была бы тяжела, трудна и длительна борьба с ним, Демьян ясно и твердо, по-ленински, знает, чего мы уже достигли, что нами уже завоевано; по-ленински твердо верит в несомненную конечную победу пролетариата, и в этом корни демьяновской бодрости, демьяновского здорового оптимизма.

Эта вера даже в самые тяжелые минуты поддерживала и питала его пролетарскую бодрость. Ею вдохновлено одно из лучших демьяновских стихотворений — «Воронье», которое привожу целиком:

При свете трепетном луны,
Средь спящей смутным сном столицы,
Суровой важности полны
Стоят кремлевские бойницы.
Стоят, раздумье затая
О прошлом, страшном и великом.
Густые стаи воронья
Тревожат ночь зловещим криком.¹⁵
Всю ночь горланит до утра
Их черный стан, объятый страхом:
— «Кра-кра! — Кра-кра! — Кра-кра! — Кра-кра!
— Пошло все прахом, прахом, прахом»!
О, воплощенье мертвых душ
Былых владык, в Кремле царивших,
Душ, из боярских мертвых туш
В объятья к черту воспаривших!
Кричи, лихое воронье,
Яви отцовскую кручину:
Оплачь детей твоих житье
И их бесславную кончину!
Кричи, лихое воронье,
Оплачь наследие твое,
С его жестоким крахом! Крахом!
Оплачь минувшие года:
И.М не вернуться никогда.
Пошло все прахом, прахом, прахом!

Прекрасное стихотворение с тем же настроением написал Д. Бедный к 1 мая 1921 года:

С тех пор, как мир стоит, — не три, четыре года, —
Две силы борются: владыки и рабы, —
И он неотвратим, как приговор судьбы,
  Час предрешенного исхода
Их титанической борьбы...
  Пускай порой ликует враг.
«Рабы отброшены, ряды их стали шатки!»
Мы, маневрируя и обходя рогатки,
Несем уверенно наш пролетарский стяг...

И нечего смущаться тем, что еще не всё завоевано, что не окончательно еще упрочена победа пролетариата, что живучи еще последыши буржуазии. Конечно, печально и противно, и больно, когда у нас «слева — пролетарии всех стран», а «справа — пьяный ресторан», когда у нас с одной стороны — лопающиеся от жиру «нэпманы» и «советские дельцы», а с другой — сотни тысяч беспризорных детей, 50% неграмотных и поголовный сифилис во многих деревнях, но все же это не основание для пессимизма:

Да, может, вы не раз, герои-ветераны,
Отступите то здесь, то там перед врагом,
Уступите в одном, чтоб выиграть в другом,
Но близок час, когда, воспламенив все страны,
К твердыне вражьей вы приставите тараны,
Громя убийц, круша последний их оплот
Свершая наш обет и боевые клятвы.
Всё жарче солнца луч. И близко время жатвы.
Мы сделали посев. И мы получим плод.

      («Предрешенное»)

Но, быть может, сильнее всего это настроение уверенности в конечной победе и сознание колоссальной значимости уже достигнутого удалось выразить Д. Бедному в двух замечательных стихотворениях, написанных к двум Октябрьским годовщинам — 5-й и 8-й. Первое — поэма «Главная улица», широко известная и часто публично исполняемая.¹⁶ В этой поэме Д. Бедным мастерски использован прием, так сказать, психологического контраста. Посмотреть на «советскую улицу», — так как будто и нерадостная для трудового люда картина:

Улица...
Залита светом вечерних огней.
Чистая публика всякого звания
Шаркает, чавкает снова на ней,
Чавкает с пошло-тупою беспечностью,
Меряя срок своих чавканий вечностью,
Веруя твердо, что с рабской судьбой
Стерпится, свыкнется «хам огорошенный»,
Что не вернется разбитый, отброшенный,
Глухо рокочущий где-то прибой...

Но вот — смятенье среди «нэповской» публики с Главной улицы: в день пятилетия Октябрьской революции —

С волей единою, с сердцем одним,
С общею болью, с кровавыми пятнами
Алых знамен...
Из закоптелых фабричных окраин
Вышел на улицу новый хозяин...,

который властно заявляет:

— «Это мое!!
Улица эта, дворцы и каналы,
Банки, пассажи, витрины, подвалы,
Золото, ткани, и снедь, и питье —
Это — мое!
Библиотеки, театры, музеи,
Скверы, бульвары, сады и аллеи,
Мрамор и бронзовых статуй литье, —
Это мое!!»

В этом и вся разница. Пусть новая буржуазия «чавкает». Но — хозяева не они, эти новые буржуа, объедаюшиеся сейчас. Пришел новый, настоящий, подлитый хозяин — трудовой люд, с мозолистыми рабоче-крестьянскими руками:

Движутся, движутся, движутся,
В цепи железными звеньями нижутся,
Поступью гулкою грозно идут,
Грозно идут,
Идут,
Идут
На последний, всемирный редут.

      («Главная улица», — «Правда», 1922, № от 1 ноября).

Так сильно, ярко и убедительно сумел Д. Бедный показать, чего уже достиг пролетариат к пятой годовщине Октября, несмотря на временное, вынужденное отступление, несмотря на нашу бедность, неналаженность производства, несмотря на незалеченные еще раны.

Другое стихотворение — «Разгадка», написанное сильным кованым классическим стихом к 8-й годовщине Октября, говорит о том, что уже получил от советской власти крестьянин. Д. Бедный начинает с вопроса, мучащего белогвардейски настроенных обывателей: в чем разгадка крепости советского строя, и очень оригинально отвечает на этот вопрос.

Поэт уносится мыслью сначала к седой старине, к тем временам, когда —

Великий государь, боярин или князь
Дремал, под пышное забравшись одеяло,
А дед-баюн, скосясь на дрыхнувшее сало,
До полночи пред ним плел сказочную вязь, —

и дает блестящую характеристику нашей народной сказки:

  Привыкнувши всю жизнь таиться и бояться,
Пред сильным ползая ползком, ложась ничком,
Мужик прикинуться умеет дурачком,
Когда над сильным он захочет посмеяться.
  А в сказке был ему простор:
Он в сказке шельмовал царя и царский двор...

В сказках народ создавал себе то, чего не было в жизни. И знаменательна эта мечта «Иванушки-дурачка» о полцарстве, о волшебных коврах-самолетах, о скатертях-самобранках, о гуслях-самогудах, о шапке-невидимке, о живой воде, о дубинке-самобой и прочих завоеваниях сказочной «техники»... И вот, прошли года —

Не слышно клекота двуглавого орла,
Истлели когти, клюв, два сломанных крыла.
Русь черносошная доверилась Советам:
Они несут ей все, чего она ждала,
  Согласно сказочным заветам.
  Жар-птица?! Вот она, гляди:
  С гербом советским на груди
  Горит несчетными огнями!
Жар-птицей овладеть — все ночи станут днями,
Русь темная была и — поросла быльем:
Все наши города, посады, деревушки,
До самой худенькой избушки и клетушки,
Не брезгуя ничем, ни хлебом, ни жильем,
  Мы электричеством зальем!
Сверкай, советская деревня и столица!
Свет электрический — чем не твоя жар-птица?!
  Теперь любуйся: вот она перед тобой —
  Волшебная дубинка-самобой!
  Враг знает, больно как дубинка эта бьется,
  Что Красной армией зовется...

А вот — «стальные чудо-журавли» — разве это не наши ковры-самолеты?!. А вот идет агроном, который знает, как достать из земли спрятанный в ней клад, — и разве земля, которую пашет уж не «прабабушка соха», а «богатырь железный самопахарь», — не скатерть-самобранка? А вот в избушке старики и старухи слушают Москву по радио, — разве то не наши гусли-самогуды?..

Ивашка-дурачек бредил полцарством. Но пришел к нему другой богатырь —

Рабочий, бившийся без устали с царем,
В час горький подоспел Ивашке на подлюгу:
— «Эй, паря-простота! Чудак же ты, ей-богу!
Пол-царства ты хотел? Все царство заберем!..»

Сказочными дворцами бредил в сказках мужичок:

«На, получай, дворец, где нежились цари!»
И вот в Ливадии всем мужикам — смотри! —
Рабочий преподнес, а не святой Егорий,
Дворец — крестьянский санаторий!..

Вот в этом и разгадка. Крестьянин уже сейчас многое получил от советской власти¹⁷; дальнейший союз с рабочим сулит ему неисчислимые блага — осуществление грез, которые не снились и в сказках. И это чутьем понимает мужицкая Русь, и в этом разгадка, — почему она идет за нами:

Порфироносные российские цари
Не раз пытались ей, жующей сухари,
Внушить великие славянские начала:
— «Христолюбивая! Вперед!
За Русь святую!» — Но молчала
Христолюбивая, воды набравши в рот.
А те, чьи черепа пустые малоемки,
Твердили, что «душа народная — потемки»,
И русский-де народ — «загадочный народ!»
Загадка для господ была неразрешима.
Разгадка не совсем по вкусу им была.
И старина для них казалась нерушима,
Ан вот — вся старина разрушена до тла.
Свершились наяву чудесные явленья,
И над седым Кремлем — залог осуществления
Уже не сказочных, а ставших явью благ —
Горит-полощется советский красный флаг!

В таких подлинно прекрасных строках сумел Демьян передать подлинный пафос нашей революции.

Но Д. Бедный, конечно, знает, что завоевания Октября не ограничиваются только «Русью», что значение их — интернационально. Не даром в своей «Главной улице» он говорит о победном шествии рабочих масс —

На последний всемирный редут.

Это сказано не даром. Тот, кто, подобно нашим «сменовеховцам» и «пильняковствующим» писателям, не учитывает интернационального размаха и значения нашей революции, ничего ровно не понимает в ней. Пусть силен еще по всей земле, которая не входит в Советский Союз, гнет капитала; пусть временно разбито там революционное движение и еще не пришло время ему вспыхнуть вновь, — все равно с 1917 года уже началась мировая социалистическая революция, — так скажет будущий историк. Это твердо должны знать и мы, современники. И Демьян Бедный никогда не забывает, что СССР — единственная страна, где уже строится социализм, — является светочем и прибежищем для угнетенных трудящихся всего мира.

Всегда приветствуя приезд к нам — вольный или невольный — иностранных рабочих, Д. Бедный отмечает огромное воспитательное значение для иностранных товарищей знакомства с нашими порядками.

В стихотворении «Лиха беда — начало» он радостно отмечает, как итальянские матросы, прибывшие в Одессу, для улажения конфликта с судовладельцем обратились в наш «райкомвод»:

Наши пролетарские Соломоны,
Осуществляя советские законы,
Вынесут итальянскому судовладельцу приговор,
Какой ему не снился до сих пор:
— «Вот какова наша коммунистическая линия,
Это тебе не твоя Муссолиния!»
При дравши домой из Одессы,
Синьор отслужит три благодарственных мессы
А потом возьмет своих матросов в зажим:
— «Это вам не советский режим!»
Матросы после столь наглядного обучения
Поймут, откуда их злоключения...

Заканчивает стихотворение Демьян характерным «нравоучением»:

— «Эх, матросы, матросы! Народ вы боевой.
Пора вам райкомвод устраивать свой!..»

Приветствуя одну из многочисленных делегаций трудящихся, посетивших нас летом 1925 г., Д. Бедный обращается к гостям, приглашая их всмотреться в то, что они видят у нас:

Товарищи! Ваш взор теперь не затемнен.
Соединило нас общение живое.
Смотрите, сколько лиц под заревом знамен...
Здесь нет коварства, лжи, испуга, рук по швам.
Герои двух фронтов навстречу вышли вам,
Вчера — военного, сегодня — трудового,
Бойцы, свершившие в грядущее пролом...

      («Всмотритесь! Прислушайтесь!», — «Правда», 1925, № от 19 июля)

Время от времени кидает свой взор Демьян и в отдаленные от нас концы земного шара. Например, по поводу событий в Китае он пишет стихотворение «Тихий океан», где, указав, что есть —

...два слова чудотворных,
Крепких, огневых, задорных,
Гремящих ключом революционным
Над китайским народом пятисотмиллионным,
И понимает весь Китай эти слова:
— «Ленин! Москва!» —

дает великолепную картину обычной европейской «просветительной» политики по отношению к «диким» народам. Прежде всего —

Посылали попов. Потом открывали школы,
Где изрекали евангельские глаголы.
На первом пароходе приезжали святые отцы,
На втором пароходе — купцы,
На третьем — солдаты для их «охраны»,
Потому — «варварские страны».
Но чем больше варварских китайцев просвещали,
Тем больше китайцы нищали...

Однако — прошли эти времена, и вот —

Богатырь пятисотмиллионный,
Досель тихостонный,
Огретый вражьим бичом,
Гневно двинул плечом
И голосом зычным,
Для вражьего слуха таким непривычным,
Прогремел, раздраженный и злой:
— Долой!..

Беспощадно срывает Д. Бедный фиговый листок со всех демократически-пацифистских антантовских вождей, с пресловутой Лиги Наций, показывая, что представляет собою эта «лига победителей», которые

Столковалися в два слова,
Подмахнули векселя.
Кружка общая готова.
Лица Наций. Вуаля!
Лига Наций! — Карты ясны! —
Мировой торговый дом.
Пять разбойников согласны
Честно жить... чужим трудом!

      («Лига»)

Лиге «разбойников» противостоит пролетарская твердыня — СССР, которому пока что приходится поддерживать с капиталистическим миром «дружественные» отношения, то там, то здесь, однако, благодаря наглости, глупости и озлобленности буржуазии, готовые порваться.

Немудрено, что область «иностранных дел» приобретает для нас огромную важность. И Демьян выступает «в помощь» тов. Чичерину со своими «дипломатическими нотами» и «дружескими письмами» Ллойд-Джорджу. Эти оригинальные «ноты» Демьяна должны быть особо выделены, так как имели в свое время немалое значение. «Настоящие» дипломатические ноты неминуемо пишутся несколько условным языком, и несмотря на исключительную прямоту и правдивость наших «чичеринских» нот, все же в них не всегда «все» говорится. И вот тут Демьян, действительно, «помогает», не считаясь уже в своих «нотах» ни с какими условностями и говоря, о чем надо, с своей обычной «демьяновской» ясностью. Приведу для примера выдержку из его «очередного» послания к Ллойд-Джорджу в связи с бесконечными, предъявляемыми нам, обвинениями в коммунистической пропаганде:

Мистер Ллойд-Джордж, мы ж не играем с вами в прятки
Вы все нас тащите за Индию к ответу,
Будто мы собираемся вас подвесть.
На кой черт вам выдумывать то, чего нету,
Как будто мало того, что есть!
А есть (лорд Керзон скажет: «К несчастью»!) —
Есть Советская Россия с рабоче-крестьянской властью.
Самый этот факт есть мировая агитация,
С которым не сравнится никакая прокламация.
В этом смысле наш грех, конечно, тяжек.
Не фабрикуйте тогда фальшивых бумажек,
А говорите открыто,
Что у вас есть свиньи на наше корыто,
Что вы рады — чему угодно рады! —
Только бы снова нас взять в кольцо осады,
Только бы, какой угодно ценою,
Заменить худой мир доброй войною
И, сокрушив (коль удастся!) силу советской власти,
Распотрошить Россию на части.

      («На помощь Чичерину»)

Очень хорошо охарактеризовал значение этих демьяновских «нот» т. Сосновский:

«Революция, — пишет он, — открыла новую область отношений, ранее скрытых от народных масс, — дипломатию. Дипломатия всегда была наиболее темным местом в газетах. Большевики приблизили ее к уровню понимания широких масс. Но, поскольку не обо всем приходилось говорить вполне откровенно, поскольку военно-дипломатические трудные условия СССР обязывали к величайшей осторожности и сдержанности, — полушутливые, неофициальные "ноты" Демьяна Бедного помогали массам разобраться в сути наших отношений с другими державами. Любой красноармеец или крестьянин по нескольким намекам догадывался, как надо понимать тот или иной шаг нашего правительства или наших противников.» (Вступит. статья к III т. Собр. соч. Д. Бедного, стр. XXI—XXII).

Угнетенные нации только в СССР получили полную свободу, при чем особенно велико значение раскрепощения восточных народов, которые теперь гигантскими шагами идут в братском союзе с пролетариатом и трудящимися более передовых республик Союза к свету культуры и ленинизма, быстро сбрасывая с себя оковы варварских обычаев и преодолевая колоссальные трудности борьбы с косностью своего быта. Одно из характернейших явлений нашего времени — пробуждение восточной женщины. О ней Д. Бедный недавно написал одно из лучших своих стихотворений — глубоко-трогательное по содержанию и оригинально-сильное по форме — «Клятва Зайнет», восторженно посвященное т. Зайнет Хесмитовой.

Жена у Мирзы — его третья жена —
Юна и, как тополь высокий, стройна.
Средь женщин бухарских прекраснее нет
Зайнет.
Узбекам, двум братьям ее удалым,
Большой за нее уплатил он калым¹⁸.
И третий замок он навесил на дверь
В ичкерь¹⁹.

Но — не спасают теперь и замки. Пошла Зайнет раз в мечеть, я, попала к... комсомолкам, и сразу открылись у нее глаза: муж стал «проклятым», домой она пришла без «паранджи» — лицевого покрывала:

— «Зайнет! Откуда ты, скажи,
Пришла домой без паранджи?
Ты осквернила дом изменой!
Где ты была, шакалья кровь?» —
Шипела яростно свекровь,
Кривя злой рот, покрытый пеной.
И отвечала ей Зайнет:
— «Была я там, где светит свет,
Где учат ленинским законам,
Где объясняют, как найти
К свободе верные пути
Бухарским девушкам и женам!..»

Зайнет бежала из дома, просвещала «бедных дехканок», сражалась в рядах Красной армии —

Рвалася к подвигам — и тем была жива,
Всегда на скакуне иль полковой двуколке,
И легендарная уже росла молва
  О черноглазой комсомолке.

Но не дремал и Мирза — он нанял убийц. Каким-то счастливым случаем Займет осталась жива, хотя и подверглась зверскому нападению. Ее вылечили. И вот она, изувеченная, в Москве:

Займет свезли в Москву. Москва сильна наукой.
Займет возвращены и речь и взор и слух,
  И в комсомолке однорукой
  Зажогся вновь бунтарский дух.
«Комуниверситет трудящихся Востока»
Займет мерещится во сне и наяву,
  У гроба нового пророка
  Она сказала: «я живу!»
И ты — живешь во мне заветами твоими
На родине моей — в кишлак из кишлака²⁰ —
Дехканкам²¹ темным я их понесу, пока
Сумеет начертить твое родное имя
Моя последняя рука!

      («Правда», 1925 г., № от 8 марта)

Сильна еще власть империализма, сознательно державшего в темноте угнетенные народы всей остальной земли — Востока, Запада и Юга, но все они имеют свое прибежище, свой боевой форпост в Коминтерне, и Демьян знает, что —

...он непобедим — злой враг капитализма,
Пока пылает перед ним
Великий факел ленинизма!

      («Факел», — «Правда», 1925, № от 22 марта).

а факел этот будет пылать неугасимо, все более и более разгораясь, и приведет к той светлой эпохе, когда —

Наступят дни: весь мир цветущим будет раем...,

когда кончатся привилегии эксплуататорских классов, когда уничтожатся самые классы.

Неудивительно, что сильна вражда к Коминтерну среди капиталистов, которые обливают его помоями всяческой клеветы, так что даже относительно передовые умы прогрессивной буржуазии смотрят на Коминтерн как на «чудище». В таком духе, например, не особенно давно высказался известный английский писатель Б. Шоу, который вовсе не считает себя врагом пролетариата и очень высоко ставит Ленина. Но дух буржуазного мещанства захватил и его, и вот он ополчился против III Интернационала, сыграв в руку своей буржуазии. Этому скандальному выступлению Б. Шоу Демьян посвятил один из остроумнейших своих фельетонов под заглавием: «Вяленая вобла а лянглез, или мистер Бернард Шоу» («Правда», 1925, № от 1 янв.).

Всемерно проповедуя союз и единение трудящихся всего мира под флагом ленинизма, Д. Бедный считает своим долгом ополчаться против того, что этому единению препятствует, между прочим, и против одного из позорнейших явлений, к счастью, теперь у нас уже изживаемого, — против национальной вражды, всемерно разжигаемой в капиталистическом мире господствующими классами. Один из отвратительнейших видов национальной вражды — юдофобство (т. е. гонение на евреев, ненависть к ним), с которым постоянно приходилось иметь дело царской России и которое, к стыду нашему, не вполне еще исчезло и сейчас. Этому позорному явлению Д. Бедный посвящает две поэмы — «Дурман» и «Каиново наследство», протестуя в них, как против юдофобства вообще, так и против одной из самых нелепейших легенд, будто «большевизм» является делом евреев, разоблачая погромную политику царского правительства и белогвардейцев и попутно внося в еврейский вопрос единственно правильный классовый подход.

Перед читателем проходят кошмары недавних еврейских погромов:

Мать с рассеченною грудью,
Плач раздетой детворы...
Человеческою кровью
Обагренные дворы...
Женщин вырванные груди...
Оскверненные тела...
— Гей, вы, русские вы люди,
Это ваши что ль дела?
После — шум на все Европы,
Срамота для нас одна:
Мы-де, — вроде эфиопы,
Людоедская страна...
А «начальство» не дремало.
Русь дика. Народ сырой,
Одного позора мало, —
Так устроили второй.
Суд состряпали нелепый,
Подогнали свод статей,
Мол, жиды — народ свирепый,
Пьют на пасхе кровь детей.
Найден был и жид — «убийца»:
— «Аспид истинный с лица!
— Ен умучил, кровопийца,
Христеянского мальца!»
Суд вести пришлося гласно.
Как подделать приговор?
На суде открылось ясно,
Что малец убитый — вор...²²

К нашему стыду и позору, и во дни советской власти не умолкает легенда о «жидовском засильи», и время от времени раздаются обывательские речи:

— «Не жидовская ль порода
Нынче силу забрала?»
— «Комиссаром жид Иудка?»
— «Обжидовлена Москва?» —

твердят разные кумушки, шептуны и сбитые ими с толку невежественные «патриоты своего отечества».

И с недоумением спрашивает Демьян Бедный, зная, что у настоящего, простого русского крестьянина не может быть никакой ненависти к евреям, что мотивы национальной травли, если только они искусственно не прививаются со стороны, ему чужды:

Может, мой язык Демьянов —
Не язык уж наш родной?
Может, Ленин — не Ульянов,
С нами крови не одной?
Троцкий? Это жид патлатый?
Но его в любых местах
Первый жид, — но жид богатый
Разопнет на трех крестах.
Маркс был жид? В том нет секрета!
Я задам другой вопрос:
Плотник, жид из Назарета, —
Разве это не Христос?
Кто распял Христа? — Евреи.
Бедняки? Иль богачи?
«Сонм старшин, архиереи» —
Вот кто были палачи.

      («Дурман»)

Всех тем, затронутых Д. Бедным в последние годы, не исчислить²³.

Жизнь почти ежедневно дает Демьяну все новые и новые сюжеты и темы для сатирического изображения и бичевания. И можно только порадоваться зоркому глазу Демьяна, неиссякаемости его остроумия, бесконечному разнообразию его словаря.

Но нельзя также не высказать и одного пожелания. При всей значительности отдельных мелких произведений Д. Бедного, мы вправе ждать от него теперь и большого сатирического полотна, новой сатирической поэмы. Правда, Д. Бедный, подобно его антиподу, салонно-буржуазному певцу — Игорю Северянину, мог бы самодовольно и с полным правом сказать:

Все творчество мое поэма,

но все же какая-нибудь эдакая сатирическая «Илиада» и «Одиссея», вскрывающая все основные недостатки нашего советского быта, — которую, конечно, кроме Демьяна, никто сейчас написать не сможет (и тем более он написать ее обязан!), — дала бы неизмеримо больше, чем отдельные, разрозненные фрагменты этой «поэмы».

Попытки писать большую бытовую сатирическую поэму у Д. Бедного были, таковы упоминавшиеся его произведения: «Ад и рай», «Нэпград», такова же интересно задуманная (но оборванная в самом начале) «Курология»; однако, все они, к сожалению, остались незаконченными. В настоящее время, казалось бы, ничто не мешает Д. Бедному создать ряд крупных произведений. Ведь это раньше он —

...из-за натиска белогвардейского племени
Для писания книг не имел времени, —

теперь же мы имеем длительную передышку, быстро упрочивающееся экономическое положение советских республик, а потому и полную возможность интенсивного и обстоятельною труда.

Д. Бедный находится сейчас в полном расцвете своего таланта, что он так блестяще доказал, написав весною 1925 г. в сравнительно короткий срок (5—6 недель) значительных размеров и больших художественных достоинств произведение («Новый Завет»).

Демьян еще достаточно молод и полон сил, так что мы, читатели, имеем полное право, не стесняя «свободы» его творческих устремлений, не предлагая ему тем, все же дать ему наш читательский заказ.²⁴

Примечания

1. Не помню точно, как это слово расшифровывалось, но обозначало оно нечто вроде всероссийского распределителя лекторов. Дело ограничилось несколькими заседаниями, на которых присутствовало человек 15—20 московских лекторов. Затем это знаменательное учреждение было ликвидировано, т. к. никакого смысла в его существовании не было. Какой смысл был его учреждать это, как говорится а таких случаях, — «покрыто мраком неизвестности», рассеет который, может быть, будущий беспристрастный историк Наркомпроса.

2. Так называлось центральное управление по утилизации (использованию) отбросов. Деятельность этого учреждения, кажется, в значительной степени также протекала на бумаге. Скоро и оно было ликвидировано.

3. ТЕО — Театральным Отдел Наркомпроса — помещался тогда на Неглинной, 9 — как раз против окон Демьяновой квартиры.

4. Главнейшие статьи собраны в книге: «За ленинизм», ГИЗ, М.—Л., 1925.

5. В примечаниях к VII т. Собр. соч. Д. Бедного комментатор т. Лелевич не понял сути этого стихотворения и поясняет его так: «Некоторые нестойкие коммунисты истолковали НЭП в том смысле, что и коммунистам следует обрастать мещанским довольством и богатством. Когда партия тянула таких любителей уюта к ответу, многие из них лицемерно ссылались на та, что "грешили", мол, не они, а их жены. Демьян Бедный метко ударил по этим болезненным явлениям. Басня (?!) имеет и другой, более глубокий и общий смысл: она лишний раз указывает, что НЭП введен не на вечные времена, что "эту скотинку" и пролетариат должен сейчас кормить, но что он будет кормить ее лишь до определенного предела» (Стр. 317). Всякому, не зараженному «левым уклоном» т. Лелевича, совершенно очевидно, что смысл «Хрюкающего нэпа» совершенно иной: не в тех коммунистов, которые заводят поросят и ссылаются на своих жен, метит на этот раз Демьян, а, наоборот, в тех, кто склонен видеть «кулака» в любом середняке, покупающем, скажем, вторую лошадь. О том6 что «нэп» не вечен, в этом стихотворении Д. Бедный и не собирался говорить: его в данный момент интересовал совсем другой вопрос — о чрезмерном испуге перед псевдокулачеством.

6. Так, еще летом 1924 г. «высшая ставка 17-го разряда» по Наркомпросу, которую получали профессора, равнялась... 30 руб. в мес., в то время как низший технический служащий по другому «ведомству» получал 60—80 руб.

7. «Каширка» и «Шатурка» — электростанции, построенные при советской власти. Первая значительно более мощная, чем вторая.

8. Курсив мой — Н.Ф.

9. См. стихотворный «ответ» Наркомпроса на это стихотворение в «Известиях» от 6 дек. 1922 г. за подписью А.Л. Наркомпросу посвящен и ряд других, очень остроумных и язвительных стихотворений Д. Бедного, например, «Сколапендрусы» (едва ли, впрочем, справедливое по существу), «Мемория», «Славословие» и др. (см. т. III Собр. соч. Д. Бедного).

10. Ср. еще фельетон «Феномен» «Правда», 1922, № от 14 окт. (Г), где Д. Бедный вместо стихотворения перепечатал целиком афишу, извещающую о «гастроли знаменитого певца, поющего одновременно разными голосами», и подписанную: «С почтением Губполитпросвет» (Царицынский).

11. Вообще к пародии Д. Бедный прибегает чрезвычайно искусно.

У него есть блестящие пародии, например, на «И скучно и грустно» Лермонтова, на «Черногорцев» Пушкина, на «Двух гренадеров», или стихи в стиле «Евгения Онегина», «Горе от ума» и пр. (см. III и IV т. Собр. соч.).

12. Всечеквалап — всероссийская чрезвычайная комиссия по валенкам и лаптям.

13. Запипу — заведующая питательным пунктом.

14. Колхоз — коллективное хозяйство. — Примечания Д. Бедного.

15. На деревьях Кремлевского (б. Александровского) сада, куда как раз выходят окна квартиры Д. Бедного, зимой обычно собираются огромные стаи ворон и галок; их карканье, невольным слушателем которого является Д. Бедный, и дало ему тему для этого стихотворения. — Н.Ф.

16. Между прочим, по методу «коллективной декламации» небезызвестного артиста т. Сережникова. Поэма эта чрезвычайно интересна и своими ритмическими и звуковыми достижениями, прекрасно передавая ритмику стихийного шествия пролетарских масс.

17. Тов. Дзержинский в одной из своих речей приводил следующие цифры, характеризующие улучшение экономического положения нашей деревни по сравнению с царскими временами: помещикам крестьяне платили 200 млн. руб. аренды в год и кроме того — налоги, которые сейчас платит крестьянин на 800 млн. меньше налогов при царе; таким образом, миллиард, который ранее деревня уплачивала своим эксплуататорам, теперь остается в ее распоряжении.

18. Калым — выкуп за невесту.

19. Ичкерь — внутренний двор. — Примечания Д. Бедного.

20. Кишлак — деревня.

21. Дехканки — бухарские крестьянки. — Прим. Д. Бедного.

22. Речь идет об известном процессе Бейлиса (см. выше, стр. 44).

23. Отметим лишь цикл произведений, посвященных Д. Бедным поволжскому голоду 1921—22 г. Они собраны в книжке «Проклятье». Сильными стихами изображает Д. Бедный ужасное бедствие.

  С весны, все лето, ежедневно
По знойным небесам он плыл, сверкая гневно,
  Злой, огнедышащий дракон.
Ничто не помогло: ни свечи у икон,
  Ни длиннорясые колдующие маги...
Ни ходы крестные, ни богомольный вой:
Ожесточилася земля без доброй влаги,
Перекаленные пески сползли в овраги,
Поросшие сухой, колючею травой.
  И нивы, вспаханные дважды,
Погибли жертвою неутоленной жажды.
  Пришла великая народная беда...

Демьян Бедный призывает всех к помощи и с «проклятьем на устах» говорит о том, «как они помогают», — они, которые укрылись в «Лондоны, Парижи и Берлины», которым столько радостных надежд несет весть,

Что обезумевший от голода народ,
Избушки бросивши пустые и овины,
Идет, неведомо куда, бредет вразброд...
Что голод, барский друг, «холопскому сословью»
Впился когтями в грудь, срывая мясо с кровью,
И что на этот раз придушит мужика
Его жестокая, костлявая рука...

      («Братское дело)»

24. Отрадно отметить, что это наше пожелание, по-видимому, уже исполняется. После большого перерыва Д. Бедный принялся за крупную вещь, о чем и оповестил недавно своих читателей. В стих. «Опасный дух» («Правда», 1926, № от 11 апр.) находим такие строки:

Про себя тож скрывать я не стану.
Я начал работу по широкому плану:
Пишу эпопею немалую,
Почти небывалую
(Не по качеству, так по длине!.
Я ее напишу... если не...

Кроме того, за последний год Д. Бедный написал около 50 стихотворений, как мелкого «текущего» характера, так и довольно больших вещей. Главное внимание Д. Бедный за этот год уделял вопросам нашего быта. Из лучших его произведений отметим прежде всего большой «юридический трактат» — «Всерьез и... не надолго, или советская женитьба» («Правда», 1925, № от 3 дек.) — блестящий образец художественной бытовой живописи; затем — «Об отчаянном газетном сотруднике товарище Дуднике» («Правда», 1926, № 13 нюня) бичующая и яркая сатира на безобразия провинциальных властей. В других произведениях Д. Бедный осмеивает хулиганство («Чертополох», — «Правда», 1926, № от 24 сент.), преступные хищения в кооперации («Хорошо», «Правда», 1926, № от 8 янв.); «Птах», — «Правда», 1926, № от 23 сент.), рабочие прогулы («Опасный дух», — «Правда», 1926, № от 11 апр.), зазнавшееся кулачье («Деревня на переломе», — «Правда», 1926, № от 18 июля) и пр., нерациональную деятельность Госиздата («Красные Сытины», — «Правда», 1926, № от 16 сент.) и пр. На ряду с темными сторонами быта Демьян по-прежнему умеет рассмотреть и светлые. Особо замечательно стих. «Черкасские мужики» («Правда», 1926, № от 15 сент.), в котором Демьян мастерски показал, чем стала наша теперешняя советская деревня, какой колоссальный путь проделала она по сравнению с деревней царских времен. Не менее замечательно стих. «Товарищ-борода» («Правда»(1926, № от 1 мая) — своеобразная ода новому герою наших дней. 42-летнему «вузовцу», дорвавшемуся до возможности «грызть гранит науки». Ряд мелких стихотворений, написанных прекрасным легким хореем, — откликаются на политические события, на скандальные выступления лидеров нашей оппозиции и пр... Демьян по-прежнему неуклонно стоит на своем посту.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница